– Мы… мы не знакомы? – не выдержал Джоэл. Сосед снова вскинул на него глаза.

– Не думаю, – последовал сухой ответ, и человек опять занялся своим докладом или что там у него было в бумагах.

Конверс принялся глядеть на черное небо за окном и на красные вспышки огоньков, освещающие серебряную поверхность крыла. Он рассеянно попытался вычислить угол крена самолета, но ведавшая летной практикой часть его мозга спасовала даже перед этой примитивной задачкой. Человек этот, безусловно, ему знаком, и его странное “валяйте” только усугубило беспокойство Конверса. Что это – предупреждение, сигнал? Подобно тому, как были сигналом его слова, обращенные к Жаку Луи Бертольдье и предупреждающие о том, что генералу лучше всего наладить связь с незнакомцем, признать его.

Голос люфтганзовской стюардессы прервал его размышления:

– Герр Даулинг, для нас огромная честь принимать вас у себя на борту.

– Спасибо, милочка, – отозвался сосед, и его морщинистое лицо расплылось в мягкую отеческую улыбку. – Вот ты и добудь мне немного виски со льдом, и я тогда отвечу тебе точно таким же комплиментом.

– Сию секунду, сэр. Уверена, что вам надоело это выслушивать, но ваше телевизионное шоу пользуется у нас в Германии страшным успехом.

– Еще раз спасибо, дорогая, но программа – не только моя. Там есть еще масса очень симпатичных парней, которые так и носятся по экрану.

“Актер! Актер, черт бы его побрал!” – подумал Джоэл. Никаких тревог, никаких неожиданностей. Его страхи скорее воображаемые, чем реальные.

– Вы слишком скромны, герр Даулинг. Они все так похожи друг на друга и вечно о чем-то спорят. А вы такой милый, такой мужественный, такой… все понимающий.

– Все понимающий? Сказать по правде, я тут посмотрел в Кельне на прошлой неделе кое-какие сценки и не понял ни одного слова из тех, что я сам наговорил.

Стюардесса рассмеялась, сообразив, что он говорит о дублированной на немецкий язык передаче.

– Значит, виски со льдом, верно, сэр?

– Верней и не придумаешь, дорогая. Стюардесса отправилась выполнять заказ, а Конверс все продолжал смотреть на актера.

– Извините еще раз, – запинаясь проговорил он. – Я конечно же должен был сразу узнать вас.

Даулинг повернул к Джоэлу свое загорелое лицо, внимательно посмотрел ему в глаза, а потом перевел взгляд на великолепный, сделанный по заказу кожаный атташе-кейс и лукаво улыбнулся:

– Очень может быть, что я поставил бы вас в неловкое положение, спросив в свою очередь, а откуда вы меня знаете. Мне как-то трудно отнести вас к поклонникам сериала “Санта-Фе”.

“Санта– Фе”?… А, конечно же, это -название сериала. Вот как оно бывает, подумалось Конверсу. Одна из телевизионных поделок, которая имеет невероятно высокий рейтинг и приносит такие доходы, что кадры из нее попадают на обложки “Тайма” и “Ньюсуик”. Он никогда их не смотрел.

– А, ну да, – продолжал актер, – вы наверняка увлекаетесь нравами племен… невзгодами, выпавшими на их долю… а также полной превратностей драматической хроникой царственной семьи Рэтчет с обширнейшими владениями к северу от Санта-Фе, включая и нагорье Чимайа-Флэтс, которое они украли у разоренных индейцев.

– Чья семья? Как вы сказали?

Обветренное лицо Даулинга снова расплылось в улыбке.

– Да только добрый папаша Рэтчет, верный друг индейцев, и ведать не ведает об этой последней проделке, хотя краснокожие братья обвиняют его во всех смертных грехах. Им невдомек, что это – дело рук алчных сыновей папаши Рэтчета, прослышавших о нефтяных месторождениях под Чимайами и совершивших свое черное дело… Между прочим, я думаю, вы уловили звуковое подобие фамилии Рэтчет со словом “рэт”? А может, вас больше устроит его сходство со словом “ретчит”?[26]

Какая– то перемена произошла в актере, с удивлением отметил Джоэл, говорок траппера[27]с Дикого Запада почти исчез.

– Понятия не имею, о чем вы говорите, но говорите вы об этом совсем по-другому.

– Еще бы! Клянусь кремневым ружьем! – воскликнул Даулинг, рассмеявшись, и тут же вернулся к нормальной речи, выходя из роли аборигена Дикого Запада. – Перед вами бывший преподаватель английского языка и литературы, который полтора десятка лет назад послал к черту надежды на пенсию и, повинуясь давней мечте, изменил профессию. Последовала полоса забавных и малодостойных занятий, но Мельпомена находит служителей на весьма странных дорогах. Мой давний ученик, занимавший должность с непонятным названием “режиссер-координатор”, разглядел меня как-то в толпе на сцене и пришел в крайнее замешательство. Однако это не помешало ему включить мое имя в список исполнителей мелких ролей. А пару лет спустя появилось то, что стало называться сериалом “Санта-Фе”. Тогда-то мое вполне приличное имя Кальвин было переделано на Калеба. “Оно больше подходит сценическому образу”, – изрек обладатель пары лакированных штиблет, который живую лошадь видывал разве что на съемочной площадке в Санта-Аните… Идиотство, не так ли?

– Похоже, что так, – согласился Конверс, видя, как стюардесса с подносом направляется к ним по проходу.

– Идиотство или нет, – вполголоса добавил Даулинг, – но этот старый добрый ранчер не собирается никого разочаровывать. Им нужен папаша Рэтчет – они получат его в полном объеме.

– Ваше виски, сэр, – объявила девушка, передавая актеру стакан.

– Ох, спасибо тебе, моя малышка! Не жить мне на этом свете, но ты на голову выше всех этих замарашек из нашего шоу!

– Вы слишком любезны, майн герр[28].

– Принесите и мне виски, – попросил Джоэл.

– Так-то лучше, сынок, – тут же отозвался Даулинг, поглядывая вслед стюардессе. – Ну а теперь, когда я покаялся вам в своих грехах, признавайтесь и вы, чем зарабатываете себе на хлеб?

– Я – адвокат.

– Значит, у вас есть какое-то приличное чтение. Чего не скажешь об этом сценарии.

“Хотя почтенные обитатели Мюнхена и считали национал-социалистическую рабочую партию сборищем кретинов и подонков, устроившим штаб-квартиру в их городе, партия эта все шире заявляла о себе по всей стране. Радикально-популистское движение было основано на зажигательных речах против тех, кто является виновником всех несправедливостей, обрушившихся на Германию, – от большевиков до пронырливых еврейских банкиров, от иностранцев, грабящих арийский народ и его земли, до всех неарийцев, особенно евреев с их неправедно нажитыми богатствами.

Космополитический Мюнхен и его еврейская община только посмеивались, выслушивая все эти нелепости – выслушивая, но не слыша их. Остальная же Германия слушала внимательно и слышала именно то, что хотела слышать. Жадно ловил эти речи и Эрих Штёссель-Ляйфхельм. Здесь он видел для себя путь к признанию и карьере.