сославшись на возраст. Хотя, скорее всего ему просто было тяжело, мы разворошили клубок воспоминаний, который приносит боль. Дальше мы с драконицами посплетничали, промыли всем косточки, они нажаловались, что пока меня не было, Мира превратилась в настоящего тирана и командовала похлеще, чем боевой генерал. Я хмыкала и сказала про тихий омут и утопившихся в нем чертях. Меня поняли правильно и лишь вздохнули.

Утром я проснулась бодрая и свежая. Это еще один замечательнейший плюс Крови Дракона. Никакого похмелья, никакой ломоты в теле. Правда, спать я буду три ночи подряд как убитая, но это не страшно. Мира примчалась ближе к обеду, за ней неслась как курица-наседка пожилая женщина. Мира отмахивалась от нее как от назойливого комара и кривилась от излишней заботы. Завидев меня, вполне нормальную, да и драконицы были в норме, Мира успокоилась и уже размеренно внесла живот и себя заодно, в загоны. Донна, ни с того ни с сего, приблизила свою морду к девушке, и благожелательно обфыркала ее. Потом лукаво прищурив глаза, выдохнула пламя. Мое сердце ушло в пятки задних лап, когда огонь обхватил маленькую фигурку Миры. Однако одежда не загорелась, а девушка блаженно прикрыла глаза. Сердце тихонько мелкими перебежками устремилось на свое законное место. Я вовремя вспомнила о том, что Донна маленький целитель, и просто рухнула на пол, дрожащие лапы не держали. Повернув голову, обнаружила пожилую женщину лежащую в отключке. Однако нервы у меня покрепче будут.

— Спасибо, милая! Я уже вою иногда по вечерам от этой боли. — огонь рассеялся оставив после себя запах чистого воздуха, как после грозы. Рука Миры уже почесывала довольную Донну за ухом.

— Убить тебя драконица надо за такие выкрутасы. — вяло тявкнула я. — Я же чуть инфаркт не заработала.

— Ладно тебе прибедняться, у тебя здоровье как у меня, если не крепче, Гейя. — я криво оскалившись отвернулась от ставших серьезными глазами драконицы. — Что? Гейя? Говори иначе потом сама прибью, или хвост отдавлю! — Мира была забыта. Длинная шея вытянулась и приблизила ко мне вплотную зеленую голову. Желтые звериные глаза смотрели в самую душу. — Не пугай меня, Гейя, что с тобой?

— Если ты хоть слово скажешь кому-нибудь из людей, я тебе все чешуйки по одной выдеру. — глаза драконицы сузились. — Я тихо умираю. Максимум который отрядили мне боги это год или два. Но как всегда на лучшее надейся, а готовься к худшему, так что полгода. Я и так прожила больше чем другие, обычно четыре года это предел, мне уже больше пяти, точно не считала.

— Я тебя убью! — взревела Донна, заставляя меня подскочить. — Ты…ты…ты паршивая шавка, блохастая скотина, клубок шерсти…ты только сейчас об этом говоришь… — под конец Донна перешла на едва слышный шепот. — Как же так? — огромные слезинки наполнили глаза драконицы. — Дура! Какая же ты дура! — ой, а плачут драконицы очень редко и бурно. Спрятавшись у себя в загоне, Донна повернулась ко всем хвостом и напряженно замерла.

— Что случилось? — ой, а я и забыла, что здесь Мира. Сделав самые честные глаза, я пожала плечами. Как со стороны смотрится этот жест в исполнении собаки не видела, но меня кажется поняли. Точнее мне абсолютно не поверили, но решили не пытаться разузнать у Донны. — Ладно, я так понимаю ни одна не скажет. — тут она повернулась к выходу и заметила бессознательное тело. Тяжко вздохнула. — Гейя, помоги пожалуйста привести в чувство Маршу.

Я радостно завиляла хвостом и убежала, что бы вернуться через минуту с ведром полным воды. Шмякнув емкость рядом с головой Марши, примерилась и схватившись за край зубами, перевернула. Ох и завизжала же эта женщина. Я аж ведро уронила, причем себе на лапу, от чего взрыкнула. Истеричка приведенная в сознание, отскочила от меня как от проклятой. Интересно она вчера приехала? А то я ни разу не видела ее в пределах замка. Как мимоходом объяснила Мира, это лучшая повитуха из ближайшего города, тот что в двух неделях пути отсюда. Я скептично оглядела эту особь женского пола и наклонила голову на бок. Слишком уж она слабонервна для повитухи. Ткнув в меня длинным пальцем, женщина заорала, что-то о покушении. Типа я ее укусить пыталась. Я же говорю нервная! Пока Мира вела Маршу в замок и тихо как с дитем разговаривала, я кралась к загону Донны. Эх, надо было держать язык за зубами и помалкивать, а я выложила ей все на блюдечке. Действительно дура!

— Донна! Донна, ну прости меня, я не должна была вываливать на тебя все это. Просто еще наверно от вчерашнего не отошла. Донна ну прости ты меня, хвостом шевельни что ли, я же отсюда не уйду пока не добьюсь хоть какой-нибудь реакции! Ковриком прикинусь, но не уйду. Донна! — я подкрадывалась ближе, предельно осторожно и внимательно следя за напряженным телом. Ведь сейчас может и прибить ненароком. — Донна. — совсем тихо позвала я, когда добралась до головы. Глаза плотно закрыты, зубы стиснуты, когти лап впились в пол.

— Гейя, иди погуляй, а?

— Не пойду. Ты злишься, тебе надо успокоиться, выговориться. Я не понимаю такой реакции. — я действительно не особо понимала. Конечно это не приятно слышать о чужой скорой смерти, но все же.

— Не понимаешь? — глаза открылись, уставившись на меня сплошным красным цветом с узким черным почти незаметным зрачком. У меня челюсть упала от такого зрелища, и хвост автоматом поджался. — Дурная собака! Ты стала мне другом! Ради тебя я оставила свою всадницу, отправилась в полет, туда где мне не рады, терпела гневные взгляды драконов. Терпела зуд в лапах, когда хотелось расцарапать надменную рожу твоего сына, стерпела скандал с Ларной. Я ПОПРОСИЛА ПРОЩЕНИЯ у человека! Ради тебя! А ты мне говоришь, что умираешь…дурная собака. — печально выдохнула Донна и вытянув лапу схватила меня, подвигая ближе. Прижала к себе. — У драконов осталось мало свободы, мы вымираем без людей, стараемся сохранить независимость под видимой завесой ссор и разладов с всадниками. Потакаем, принимаем, не возражаем. Мы превратились практически в домашних питомцев. Свободу мы ощущаем лишь, когда очередной золотой вступается за нас. Но с тобой…с тобой я почувствовала, что цепи мы выстроили сами, сами одели на себя ошейники, сами топчемся на месте. Наша иллюзия обошлась нам дорого, мы сложили лапки и покорно живем, не настаивая ни на чем. Существуем без прежней свободы полета и воли.