– Что мне дэлат? Скажи! – Аслан Теймуразович хлопал себя по лысой макушке.

– Не знаю, – чуть не плакала я.

– Ходит не можэш, ноги дэлат нэ можэш, пэт не можэш! Пэрвый-второй щитась не можэш! Что ты можэш? Скажи!

Да, на первый-второй я тоже никак не могла рассчитаться, куда бы несчастный Аслан Теймуразович меня ни ставил. Я задумывалась и путалась. Учитель непременно хотел победить в смотре, причем рассчитывал на городской уровень, поэтому задумал рассчитываться не только на первый-второй, но и на первый-второй-третий. И высший пилотаж, недостижимое мастерство – «на месте, три, шесть». Вот никто не знает, что такое «на месте, три, шесть», а я знаю. Принцип тот же – идет расчет: первый, соответственно, – на месте, второй – делает три шага вперед, третий – шесть шагов. И назад в том же порядке. Ну и я то дергалась вперед, когда должна была стоять на месте, то шагала на шесть шагов вместо трех. Да что говорить – я не всегда могла выполнить команду «кругом». Вечно про нужное плечо забывала.

Бабушка – почетная участница всех парадов в честь Дня Победы – очень расстраивалась, что у нее такая нерадивая внучка. Аслан Теймуразович не хотел расстраивать бабушку и исключать меня из участия в смотре. Поэтому придумал коронный ход, благодаря которому мы победили даже на городском смотре. Он выдал мне знамя, которое я несла впереди строя. Руки у меня были заняты, так что не нужно было думать, где право, где лево. Пока все остальные исполняли перестроения, я стояла со знаменем в стороне. А когда все пели про орлят, я размахивала знаменем.

На волне успеха Аслан Теймуразович проявил режиссерский талант и на следующем смотре дополнил постановку – пока все маршировали, я сидела и выкладывала из щепок костер, складывая сверху красные лоскутки, которые символизировали костер в землянке. Фатимка носилась туда-сюда со знаменем, что символизировало победу. Но на очередном смотре идеи Аслана Теймуразовича были признаны слишком новаторскими, и костер запретили.

– В школу нужно принести старые журналы и эти… как его… не помню, – объявила Сима.

– На что похожи «эти как его»? – уточнила я.

– Ну внизу около лифта лежат никому не нужные целой пачкой.

– Газеты, что ли?

– Да, учительница говорила, что газеты.

– Сима, вы должны в классе показать, какие были раньше журналы и газеты? – присоединился к разговору мой муж и тут же полез в шкаф. Там, на отдельной полке, у него лежат «Веселые картинки» 1960-х годов, старые экземпляры «Мурзилки» и раритетные образцы периодических изданий, привезенные из разных стран и трепетно хранимые.

– Я с тобой пойду, покажем детям, и я сразу унесу все домой, – объявил муж. – Маша, журналы надо во что-то обернуть, каждую страницу желательно.

– Папа, мы должны их в школе оставить, – сказала Сима, – сдать.

– Как это? Зачем? Маша, что в школе? Выставка? Тогда эти издания лучше поместить под стекло. Это, конечно, прекрасно, что детей приучают изучать историю, но букинистические издания… Дети все равно не поймут.

– Сима, пойдем у Васи журналы попросим, – сказала я, поскольку муж вцепился в свою бесценную коллекцию и прижимал ее к груди.

– У меня ничего нет, я занят, – объявил Василий.

– Вась, у тебя же были старые журналы про насекомых.

– Не дам. Сима у меня и так все забрала. Даже рыцарей моих забрала, когда была маленькой. А ты разрешила, хотя это была моя коллекция.

Василий закрыл шкаф своей широкой спиной. Весь в отца.

– Васюш, тебе уже вроде бы не семь лет… – удивилась я.

– Детская травма дает о себе знать до сих пор, – объявил он.

– Симочка, ну давай твои старые журналы про принцесс отдадим. Ты же их все равно уже не читаешь, – предложила я.

– Не дам. Нам сказали ненужные сдать. А они все нужные, – насупилась дочь.

– Скажи, а зачем обязательно сдавать? Вам ничего не объяснили? – Я начала подозревать, что это не конец истории.

– Объяснили. Вся школа участвует. И кто принесет больше, тому что-то дадут. Но я не знаю, что. И нужно еще нитки, твои, из которых ты украшения делаешь. Чтобы перевязать ненужные эти, как там… – Сима вытащила бечевку.

– Не дам, бечевка мне нужна.

Сима пошла рыдать, а я наконец начала соображать. Газеты, бечевка, вся школа участвует, что-то дадут. Ну конечно, это же сбор макулатуры!

– Сима, а у вас что, опять макулатуру стали собирать? – забежала я в комнату дочери.

– Я тебе сто раз уже все объяснила! Да, мускулатуру.

– Макулатуру. Это раньше такая… традиция была. Еще металлолом собирали. Всякие чайники ненужные. А тому классу, кто больше собрал, первое место присуждали.

– А что давали?

– За макулатуру книги давали.

– Так в библиотеке много книг и можно любую взять. И у нас много книг. А что давали за металлолом?

– Не помню. Первое место. И вымпел.

Сима открыла рот, чтобы спросить, что такое вымпел, но я уже убежала собирать макулатуру.

На первом этаже ничего не было – все рекламные листки и бесплатные газеты объявлений исчезли.

– Выбросила. Надоело. – Консьержка тетя Алла была неумолима.

– Нам макулатура срочно нужна. В школы вернули сборы. По соседям, что ли, пройти?

Я зашла к трем соседям. Вы представляете, как на меня смотрели, когда я кричала в дверь: «Это ваша соседка, Маша, у вас нет старых газет?»

Соседка Настя уточнила: «Селедку, что ли, чистить?» Сосед Виктор решил, что я буду есть воблу. А соседка Марья Константиновна, к которой меня отправила консьержка как к единственной подписчице в подъезде (приносят аж три газеты!), перепугалась насмерть.

– Маша, а что, уже нельзя подписываться? Проверяют подписку? А какие издания запрещены? У меня только про сад и огород. Лучше сожгу, но не дам, у тебя дети, вдруг неприятности будут? А кому велели сдавать? Всем?

– Детям, первоклашкам.

– Ох…

– Марья Константиновна, это сбор макулатуры, помните, как раньше было, – попыталась успокоить ее я, но соседка не поверила.

Когда я вернулась домой без единого листочка, муж уже собрал стопку – в нее попали мои журналы «Искусство кино», моя же книжка «Тайна имени», которой я зачитывалась во время двух беременностей, выбирая имена детям, и его журналы про какое-то крестьяноведение. Я, естественно, раскричалась, что мои журналы нельзя сдавать в макулатуру, а эта книжка мне дорога как память, как первые туфельки дочки и первая шапочка сына. Василий немедленно заинтересовался крестьяноведением – у него вообще очень разнообразные интересы – и утащил журналы к себе в комнату.

– Все вносить, ничего не выносить, – пошутила я. – Дорогие мои, а что мы будем сдавать-то?