– Я и забыла совсем – мне же нельзя волноваться! А то ребенок родится нервный!

Имя Наташи не упоминалось вовсе, будто и не было ее никогда.

«Встреча на Эльбе», как назвал про себя этот вечер Иволгин, завершилась благополучно и, вопреки его страхам, без покаяний и прощений с обеих сторон – именно этих покаяний и прощений Домовой боялся больше всего. Тетя Станислава передавала ему привет. Впрочем, как уверяла мать – она вряд ли уже помнит, кто он такой. В принципе, Вадима вполне можно было оформить в качестве опекуна тетке, с последующим переоформлением квартиры на его имя.

Родители не спешили перебраться назад, впадавшей в детство Станиславе требовалась постоянная помощь. Однако Гертруда Яковлевна уже подыскала для нее надежную сиделку и все чаще появлялась – иногда с отцом, иногда одна на квартире у сына, вытесняя понемногу из этой квартиры Маркова. Вернее – его образ, который, подобно персонажу Кирилла, призрачному Гамлету, витал в стенах дома Иволгиных, напоминая о себе мелочами – оставленной книгой о сценическом искусстве или случайной запиской, которую Вадим забыл выбросить. От Маркова реального приходили краткие сообщения, часто – с приличным запозданием. Одна открытка пришла спустя почти месяц после того, как была послана из Будапешта. Наверное, примерно с таким же успехом можно было послать письмо в бутылке, с тем чтобы Иволгин поймал его на невских берегах.

Почему-то ему казалось, что Марков уже не вернется, – по открыткам можно было заключить, что Кирилл все больше удаляется от границ распространения «Великого и могучего», и это движение, отмечаемое Вадимом на карте (маленькие флажки, как на военных планах), казалось Иволгину совершенно закономерным. Он почти физически чувствовал притяжение, которое существовало между Марковым и Британскими островами, приютившимися на западе континента. А причина казалась очевидной – Джейн Болтон.

* * *

Конь смертельно устал, Евгений тосковал. Ему нужно было во что бы то ни стало выбраться поскорее из этого пустынного места, где только ворон – старый падальщик – мог чувствовать себя относительно комфортно. Ворон, нахохлившись, сидел на ветке сухого дерева. Невский проехал стороной, чтобы птица не украсила его плащ пометом – и так грязи хватало. Впереди расстилалась притихшая степь, тучи уже рассеивались, над краем земли ярко пылало закатное солнце. Весь этот день небо было затянуто облаками, и вот теперь, словно в качестве компенсации за свое столь продолжительное отсутствие, солнце залило пронзительно-ярким багровым светом всю степь, насколько хватало глаз. Евгений подумал, что стоит прикрыть металлический нагрудник – его блеск могут заметить издалека. Не хотелось закончить столь важное путешествие в бессмысленной стычке с каким-нибудь лесным сбродом. Эти ублюдки обычно не церемонились с благородным сословием, да и причин для церемоний, по правде говоря, не было. Дворянство Англии только нарождалось, но уже было полно спеси, а разница между благосостоянием благородного, хотя и приемного, сына графа Дейла и обычного крестьянина была просто чудовищной. Невский не раз проезжал через крестьянские поселения, там люди падали в грязь при виде всадника, хотя никто не принуждал их к этому, – Невский не мог бы физически справиться с этими людьми. Восстань они, и ему пришлось бы уносить ноги. Но им и в голову не приходила такая мысль.

Он поднялся на холм и замер. Впереди, рассекая степь и преграждая ему путь, стояла темная стена. Стена эта не была сложена из камня, да и не было во всей Британии людей, способных построить такое, разве что кроме тех древних гигантов, о которых Невский слышал из уст придворных поэтов при дворе графа Дейла. Стена простиралась от края земли до края, она поднималась до самого неба. В свете закатного солнца видение было особенно впечатляюще. Стена отмечала грань, которую Невский не должен был преступать, если не хочет сгинуть навсегда. Он понял это.

– Ваш намек мне ясен! – Евгений продолжал, хотя и тихим шагом, двигаться в сторону тьмы. Тем временем видение растаяло, словно отступило перед его решимостью. Он, однако, понимал, что не все так просто. Это в сказке достаточно одного поцелуя, чтобы разбудить спящую деву, зло отступает при виде доблести, а вера разрушает зло.

В свете угасающего дня Невский пересек невидимую черту. В этот раз это не было жестом отчаяния наподобие того, когда в далеком городе он бросился в прохладные воды, оказавшиеся и в самом деле настоящей бездной. Сейчас он знал, что делал.

Впереди, прямо на его дороге, как еще одно дурное знамение, лежала мертвая лисица. Вероятно, ее убило грозой. Ворон, может быть, тот же самый, опередил Невского и сел возле трупика. Он не взлетел, даже когда всадник приблизился, и только недовольно покосился на него.

– Сожрать бы тебя! – сказал Невский, который с утра не держал крошки во рту.

Но и это не произвело на птицу впечатления. Словно знала, что не станет благородный сэр есть падальщика, а может, просто не понимал английский ворон русскую речь?

«Марков, Марков, – мелькнула мысль, – хорошо, что ты сейчас далеко. Евгений Невский отправляется куда-то к черту на рога, в замок к людоеду, причем без кота в сапогах в качестве слуги и помощника. Увидимся ли мы снова?! И когда закончится долгий путь в неизвестность?»

И в ответ в хриплом крике птицы за спиной слышалось вечное:

– Nevermore!

Грохот в гостиной прозвучал оглушительно. Удар и звон – словно упитанный слон ворвался с ходу в посудную лавку. Переплет вбежал в гостиную одновременно с Диной. Как оказалось, портрет маршала все-таки слетел со стены и обрушился на маленький столик, расколотив вдребезги чайную чашку. Китайский фарфор – две нежно-желтых розы на боку. Осколки рассыпались по паркету, и один из них отлетел под ногой Переплета в дальний угол комнаты.

– Ты это нарочно сделал! – сказала Дина, глядя на него в упор.

– Что?!

– Не притворяйся – ты его сбросил со стены!

– Ты бредишь! – Он усмехнулся, что вывело ее из себя.

– А с чего он упал? – В ее голосе появились истеричные нотки.

Переплет, ни слова больше не говоря, осмотрел портрет. В тыльную сторону рамы по обе стороны были ввинчены два крюка, на которых и держалась веревка. С ними все было в порядке, крюк в стене тоже был на месте.

– Ты меня за идиотку принимаешь! – завопила она, заглядывая через его плечо. – Повесь немедленно на место.

– Это не так-то просто! – возразил Переплет.

Тем не менее, не желая выслушивать вопли, он забрался на спинку дивана и водрузил картину обратно.

– Чертовщина какая-то, – пробормотал он. – Нужно оставить Белле записку, чтобы убрала осколки!

Возможно, это был знак. Они – те самые твари с другой стороны – давали ему понять, что не забыли, что последовали за ним. Раньше в русских деревнях хозяева, перебираясь на новое место, непременно приглашали за собой домового, сметали золу веником и проделывали еще немало различных манипуляций.