– Ну как вам мое логово? – слегка напряженно интересуется из-за спины О'Хара.

Я просто молча развожу руками. Что я могу ответить? Дом способен сказать о человеке больше, чем он сам. Дом – чья-то распахнутая душа. Смотрю на вопрошающее лицо Шармилы.

– Лейтенант, какого черта вы забыли в Корпусе? – говорю я первое, что приходит на ум.

Она смеется, подталкивая меня к диванчику. Сбрасывает шпильки и становится похожей просто на гибкую кошку на мягких лапах.

– Я хочу сесть на пол, Шар. Это не будет невежливым? – Мою сорванную крышу без остановки несет бурным потоком. Я раскрепощен донельзя. И близостью Шар, и волшебной атмосферой ее жилища.

Она сбрасывает на пол у столика пару полосатых подушек.

– Господи, Ивен! Да будьте же как дома! Я сама частенько пью чай, сидя на полу. Мне так уютно. Можете разуться, если вам так будет удобнее. Эй, дом, накрывай на стол! – произносит она в сторону бамбуковой завесы. – Вы не слишком хотите спать? Я вас не уморила? Поскучаете без меня минуту? Осмотритесь пока, поройтесь в книгах. – Она сует мне пульт визора и исчезает где-то среди зеленых плетей.

Я нахожу панель пневмодоставки спрятанной за темным стеклом старинного бюро. Оглядываюсь через плечо, чтобы меня не застали за неприличным занятием. Огромный живой хищник, тигр кажется, крадется в тростнике, пристально глядя на меня желтыми глазищами с настенного панно, сложенного из разноцветных кусочков дерева. Роюсь в меню, отбрасываю прочь целые виртуальные шеренги призрачных объемных изображений, чертыхаюсь тихонько, продираясь сквозь сотни наименований ассортимента. Армейские супермаркеты есть в каждом военном городке, там можно купить что хочешь, даже слона живого, если блажь в голову взбредет, но вот то, что нужно, искать будешь, пока пальцы не посинеют. Едва успеваю выдернуть из щели считывателя свою платежную карточку, как в комнату вновь впархивает О'Хара. Она уже переоделась. Длинное платье с глухим воротом и открытой спиной оттеняет ее пронзительные глазищи и выгодно подчеркивает породистую шею. Вся она – воплощенное женское начало, такой дух притягательности от нее идет, что желание обнять ее за осиную талию становится попросту нестерпимым. Нервно сглатываю внезапно образовавшийся в горле комок.

– Ну вот и я. Не скучали?

Вопросительная полуулыбка трогает ее губы, она немного смущена, я тоже, я хлопаю глазами, не зная, что сказать, все слова провалились куда-то в желудок вместе с наконец проглоченным комком, я молча улыбаюсь в ответ, поднимаюсь и жду, пока она устроится на диванчике.

– Ничего, если я сяду по-домашнему? – спрашивает она и, не дожидаясь ответа, сама непосредственность, поджимает ноги под себя. – Хотите послушать музыку?

– Шар, вы меня смущаете, – наконец справляюсь я с собой. – Я у вас в гостях, надеюсь. И полностью полагаюсь на ваш вкус хозяйки. Могу лишь добавить, что все, что вы сделаете, мне будет приятно.

– Все-все? – недоверчиво переспрашивает она.

– Абсолютно, – заверяю я серьезно.

– Железяка, музыку! – приказывает она.

Я невольно вздрагиваю. Такие похожие интонации звучат, словно Ника снова рядом. Вот уж точно, карма! Музыка течет откуда-то снизу, растекается вдоль пола и волнами тянется к потолку. Что-то из новой классики. Я в этом совершенно не разбираюсь, но эта мелодия удивительно уместна сейчас. Звуки скрипок обволакивают меня, словно теплый туман.

– Ужин будет вот-вот. Потерпите, Ивен. Вы не слишком голодны? Выпьете чего-нибудь?

– Того же, что и вы, Шармила, – отвечаю пересохшими губами. Питье мне и вправду не помешает.

– Обычно я не пью спиртное. Но с вами – так и быть, – улыбается она. – Железяка, рому!

Ого! Однако и вкусы у моей визави! Инкрустированный узором из дерева гравистолик подплывает к нам. Вазочка со льдом. Два бокала. Пузатая бутылочка темного стекла с узнаваемой красной, как кровь, этикеткой. Дела… Ром – напиток грубый, точнее, тот напиток армейской поставки, что подают в наших заведениях для младшего комсостава. Этот – аристократ, лучший сорт, выпускаемый у наших заклятых «друзей» в Латинской зоне. Почти весь он идет на экспорт, полторы сотни кредитов за вот такую бутылочку. Работяга-пеон может полгода кормить свою многодетную семью за такую сумму.

– Держу специально для гостей, – поясняет О'Хара, поймав мой удивленный взгляд. – Надеюсь, вы такое потребляете.

Наполняю бокалы льдом. Темный густой напиток струится по ледяным кубикам.

– Была не была! За приятный вечер! – Она отчаянно улыбается и делает маленький глоток. Держится мужественно. Лишь распахнутые глаза слегка повлажнели. Она старается дышать ртом, держа марку несокрушимой леди.

Делаю глоток и я. Ледяная пахучая жидкость катится вниз. Через секунду приходит ощущение, словно глотнул раскаленной лавы. Напиточек-то того, не для всех!

– То, что вы сейчас сказали, – это шутка или дежурный комплимент? – спрашивает она, искоса глядя на меня сверху вниз. Я так и не удосужился пересесть на диванчик, оседлав подушку на полу.

– Что именно?

– Что вам приятно все, что я сделаю. – Она покачивает бокалом, кубики подтаявшего льда тихо позванивают.

– Шар, вы ставите меня в неловкое положение… – в замешательстве начинаю я.

– Да нет же, Ивен, перестаньте. – Она досадливо морщится, делает маленький глоток, смотрит пристально и требовательно. Я, бедный кролик, не в силах оторваться от ее гипнотического взгляда. – Мы одни, и отбросьте наконец свои представления о межличностных отношениях. Побудьте просто мужчиной, ответьте откровенно. Если можете, – добавляет она.

– Шар, я действительно в неловком положении. И не по той причине, что вы назвали, – поспешно добавляю, увидев, как брови ее вновь ползут к переносице. – Вы хотите, чтобы я сказал, что вы интересны мне как женщина?

– Тут так одиноко, Ивен, – неожиданно говорит она, откидываясь на покатую спинку. Взгляд ее жжет, я ничего вокруг не вижу, кроме ее глаз, все, что кроме, словно плывет, теряет очертания. Или это ром старается? – Здесь откровенно не с кем общаться. Понимаете? Любой мужчина, с которым я пытаюсь поговорить хотя бы о музыке, напрягается и, кроме «да» и «нет», выдать ничего не может. Или ждет минуты, когда я стану достаточно пьяна, чтобы затащить меня в постель.

– Я их вполне могу понять, Шармила, – замечаю я.

Она смотрит гневно. Ноздри ее трепещут. Я жду, когда она откроет рот и вышибет меня вон. Может, так оно и к лучшему? «Не найди проблему на свою задницу» – золотой девиз морпеха. Но она молчит. Опускает глаза в бокал и молчит, сосредоточенно считая ледышки.

– Во-первых, вы офицер по работе с личным составом. Любой, кто прослужил несколько лет, будет каждое ваше слово воспринимать как проверку, очередной тест, вы для него – не человек. Вы – офицер по работе с личным составом, и точка. Вы видели, как изощряются особисты? А знаете, почему их не любят? Да потому, что они как люди говорить неспособны, в каждом их слове подлянка видится, скрытый подвох. И потому они давить начинают, склоняя собеседника к контакту, и психологические приемы в ход пускают, и ловят на слове, но их за это еще больше не любят. И сами они на эту удочку попадаются, накручивают с самого начала, потому что в их искренность не верят, так чего душу открывать? А кому охота по минному полю ходить? Когда любое слово, самая невинная фраза против тебя может быть использована. И этот процесс бесконечной накрутки, он пока у кого-то нервы не выдержат или время не выйдет. Понимаете? Вот и с вами то же самое. Вы думаете, почему я с вами откровенен? Ну или почти? Да мне терять нечего, я контракт на год имею, я призывник, меня не держит тут ничего, а вот если я завтра на пять лет подпишусь, тогда другое дело, Шар. И тогда любая ваша улыбка будет восприниматься как провокация. Это выше меня как человека, это просто внутри. Это привито, и я с этим сделать ничего не смогу. Я и сейчас на минном поле, я ни черта понять не могу, почему вы со мной тут, я у вас в гостях, и, если это ваша работа, тогда вас пожалеть только остается, потому как тогда Корпус у вас последние крохи отнял и вы просто гайка в колесе.