— Люси! Так говорить о людях неприлично!

— Она пишет романы.

Как умно это было сказано! Ничто не возбуждало миссис Ханичёрч сильнее, чем простое упоминание того, что кто-то из дам занимается литературой. Она готова была бросить любую тему и немедленно обрушить свой гнев и презрение на тех женщин, кто, вместо того чтобы заниматься домом и детьми, ищет сомнительной славы у печатного станка. Ее отношение к литературе сводилось к лозунгу: «Если кто-то должен писать книги, пусть это делают мужчины», и она принялась развивать эту тему столь пространно, что Сесиль уже начал зевать, а Фредди играть на столе сливовыми косточками, в то время как Люси все подливала и подливала масла в огонь материнского гнева. Но вскоре пожар начал затухать, и призраки вновь стали толпиться в темноте. А их было слишком много. Самый первый призрак, призрак запечатленного на ее щеке поцелуя, относился к столь давнему времени, что уже ничего для нее не значил. Но он породил целое семейство призраков: мистер Харрис, письмо миссис Бартлетт, воспоминания о фиалках, которыми поделился со всеми мистер Биб — все эти призраки роились над головой Люси и прямо на глазах у Сесиля. Первым, и с ужасающей ясностью, явился призрак мисс Бартлетт.

— Я все думаю, Люси, о письме Шарлотты. Как она?

— Я порвала письмо.

— А она не пишет о своих делах? Как у нее настроение? Радостное?

— О да, я думаю… хотя нет, не очень.

— Тогда, вне всякого сомнения, это из-за бойлера. Я по собственному опыту знаю, как может вывести из себя проблема с водой. С чем-нибудь другим я бы уж смирилась, допустим, с плохой едой. Но вода!

Сесиль прикрыл глаза ладонью.

— А я — тоже! — поддержал мать Фредди; поддержал скорее дух ее замечания, но не суть.

— И я подумала, — продолжала миссис Ханичёрч нервно, — что мы могли бы на следующей неделе вытащить Шарлотту сюда; пусть хорошенько отдохнет, пока слесари в Танбридж-Уэллз не закончат. Я так давно не видела бедную Шарлотту.

Этого нервы Люси вынести уже не могли, хотя протестовать слишком рьяно она остерегалась, помня, как по-доброму обошлась с ней мать перед обедом.

— О мама! Нет! — умоляла она. — Это невозможно. Мы не можем принять Шарлотту, когда у нас и так столько всего! Мы все тут костьми ляжем! К Фредди в пятницу приезжает приятель, Сесиль у нас, и ты обещала забрать к нам Минни Биб из-за опасности дифтерита. Больше нам не вынести.

— Чепуха! Вынесем.

— Только если Минни будет спать в ванной.

— Она может спать в твоей комнате.

— Я не хочу!

— Тогда, если ты такая эгоистка, мистер Флойд будет делить комнату с Фредди.

— Ох уж эта мисс Бартлетт! — стонал Сесиль, вновь закрывая глаза ладонью.

— Это невозможно, — повторяла Люси. — Это, конечно, моя забота, но это нечестно по отношению и к горничным — так переполнять дом людьми.

Увы!

— Правда состоит в том, дорогая, — произнесла наконец миссис Ханичёрч, — что ты не любишь Шарлотту.

— Да, не люблю. И Сесиль тоже не любит. Она действует нам на нервы. Ты давно ее не видела и не знаешь, какая она зануда, при всей ее доброте. Мама, пожалуйста, не нужно портить нам это последнее лето, не приглашай ее.

Сесиль кивал головой, соглашаясь со словами Люси.

Миссис Ханичёрч ответила дочери — с гораздо большей, чем обычно, серьезностью и с гораздо большим, чем обычно, чувством:

— С вашей стороны это не по-родственному. У тебя есть Сесиль, а у Сесиля — ты. В вашем распоряжении эти леса, в которых можно гулять, и столько разных замечательных вещей; а у бедной Шарлотты — только слесари, которые отключили воду. Вы молоды, дорогие. Но какой бы умной ни была молодежь, сколько бы книжек она ни прочитала, она никогда даже не догадается, что это такое — стареть.

Сесиль катал шарики из хлеба.

— Я должен сказать, что кузина Шарлотта была очень добра ко мне в прошлом году, когда я приезжал к ней на велосипеде, — вставил Фредди. — Она так жарко благодарила меня за то, что я приехал, что я почувствовал себя дураком, а потом целый час суетилась, чтобы сварить мне яйцо к чаю.

— Я знаю, дорогой, — кивнула миссис Ханичёрч. — Она ко всем добра, и тем не менее Люси не хочет, чтобы мы хоть чуть-чуть отплатили ей добром.

Но Люси уже ожесточилась сердцем. Нельзя быть доброй к мисс Бартлетт. Она часто пыталась это делать и пыталась до самого последнего времени. Но одно дело намерения, а другое — результат.

Все, что она смогла сказать, было:

— Я ничего не могу с собой поделать, мама. Я не люблю Шарлотту. Это, конечно, ужасно с моей стороны.

— Насколько я могу судить по твоим рассказам, ты от нее этого не скрывала.

— Она так по-дурацки уехала из Флоренции. Как ураган…

Призраки возвращались; они заполонили собой Италию, они пробрались даже в те места, которые она знала ребенком. Святое озеро никогда не станет прежним, и в грядущее воскресенье что-то обязательно произойдет с Уинди-Корнер. Как ей справиться с призраками? На мгновение видимый мир исчез, и единственной реальностью стали чувства и воспоминания.

— Я полагаю, мисс Бартлетт должна приехать, поскольку она так хорошо варит яйца, — произнес Сесиль, который, благодаря усилиям повара, пребывал в самом благодушном состоянии духа.

— Я не хотел сказать, что то яйцо было хорошо сварено, — поправил Сесиля Фредди. — Я вообще не могу об этом судить, потому что мисс Бартлетт забыла его вынуть из воды. И в общем-то мне наплевать на яйца. Я просто хотел сказать, что она была чертовски добра ко мне.

Сесиль вновь нахмурился. О, эти Ханичёрчи! Яйца, бойлеры, гортензии, горничные — вот из чего состоит их жизнь!

— Можем мы с Люси встать из-за стола? — проговорил он с плохо скрытым раздражением в голосе. — Мы не хотим десерта.

Конечно же, мисс Бартлетт приняла приглашение. И конечно же, она не хотела быть кому-нибудь в тягость, а потому попросила комнатку поменьше и похуже, и необязательно, чтобы был вид из окна. Как она любит Люси! И конечно же, в воскресенье поиграть в теннис придет Джордж Эмерсон.

Люси храбро смотрела в лицо складывающимся обстоятельствам, но, как и большинство из нас, она имела в виду только их внешний аспект. Внутрь себя она не заглядывала. Если по временам странные образы поднимались из глубин ее существа, она приписывала это нервам. Когда Сесиль заманил Эмерсонов в Саммер-стрит, ее нервы расстроились. Шарлотта приедет и будет манерничать сверх всякой меры, и это тоже расстроит ей нервы. Люси нервничала ночью. Когда она заговорила с Джорджем — они очень скоро встретились возле дома священника, — его голос так глубоко тронул ее, что она захотела остаться рядом с ним. Как это ужасно, если она действительно желала остаться рядом с Джорджем. Конечно, все это из-за нервов, которые любят играть с нами в такие странные игры. Раньше она уже испытала на себе действие «вещей, которые приходят из ниоткуда и означают то, чему она и имени не найдет». В один из дождливых дней Сесиль объяснил ей основы психологии, и теперь она могла освободиться от всех своих детских страхов, которые терзали ее в мире, пока ею непознанном.