Радзиевский демонстративно помолчал, выжидая, отзовется ли Хмельницкий на это имя. Потом, стараясь быть как можно деликатнее, поинтересовался.

– Если только это не тайна и вы согласны ответить на мой вопрос… Сирко уже в вашем войске?

– По-моему, он все еще во Франции. Вы хотите сказать, что уже видели его в Варшаве?

– В столице он пока не объявлялся. Но и во Франции война завершается.

– Чудесно. Когда полк его вернется в Речь Посполитую, получу хорошее «фламандское» пополнение.

Оба офицера сдержанно, дипломатично улыбнулись, одновременно решив для себя, что время, отведенное для воспоминаний, истекло и пора возвращаться к походной действительности.

– Ну, пока что трудно сказать, к кому именно пристанет это «фламандское» пополнение, уже познавшее лоск Европы, – все же молвил Радзиевский. – Но что Потоцкий получит достаточно большое пополнение, подходящее из внутренних воеводств и различных волостей земли Украинской, это уже известно.

– Я слышал, что граф будто бы собрал под свои знамена около семи тысяч воинов. Из них более трех с половиной тысяч [18] кварцяного войска, чуть больше тысячи сабель казаков реестра да около тысячи гусар. К тому же артиллеристов он, говорят, набрал из пруссаков и саксонцев. И в этом я ему завидую, а себе – нет.

Хмельницкий умолк и вопросительно взглянул на ротмистра. Но самое большее, что мог сделать для него Радзиевский, это помолчать и таким образом согласиться, что сведения, добытые казачьей разведкой, не так уж далеки от истинных.

– Нет-нет, докапываться до численности вашего войска я не стану, – с некоторой иронией нарушил это молчание ротмистр. – Тем более что знаю: оно значительно меньше числом и пока что слабо обучено. Кроме разве что отдельных сотен запорожцев и бывших реестровиков. В связи с этим граф Потоцкий как коронный гетман послал меня с предложением.

– Он – с предложением?! – поползли вверх брови Хмельницкого. – Каким именно? Неужели готов присоединиться со своими солдатами к моей повстанческой армии?

Радзиевский снисходительно поморщился. Он явился для того, чтобы вести серьезные переговоры, а не обмениваться колкостями.

– Потоцкий предлагает вам повстанческий отряд свой распустить, а самому явиться к нему с повинной. Причем сделать это как можно скорее, пока не пролились реки крови, то есть пока еще не поздно. Только тогда он сможет просить короля и сейм простить лично вас и собранных вами повстанцев. В противном случае коронный гетман вынужден будет истребить вас, стерев с лица земли все те укрепления, которые вы понастроили на островах.

– Надеюсь, коронный гетман догадывается, что попытки истребить нас будут связаны с серьезным риском?

– Для этого у него имеется все – даже целая флотилия боевых челнов.

– Вы приводите меня в трепет.

– Не храбритесь, господин полковник, не храбритесь. Подумайте о своей блестящей карьере, о жизни. Не смею распространяться о численности, но предупреждаю: буквально через несколько дней войско Потоцкого удвоится. Вы слышите, удво-ит-ся! Я довольно понятно изложил вам условия, выдвинутые его светлостью графом Потоцким, господин генеральный писарь войска реестрового казачества? Уточню: пока еще – генеральный писарь…

Хмельницкий долго молчал. Радзиевскому казалось, что он старательно обдумывает пункты ответа. На самом же деле в голове полковника эти пункты уже давно были составлены. Он понимал, что рано или поздно гонцы от Потоцкого прибудут и ему предъявят ультиматум. Сейчас гетман боролся с самим собой. Он старался сбить собственную спесь, унять раздражение, вызванное условиями коронного гетмана и наглым напоминанием о присяге королю.

Раздражительность и буйные вспышки гнева уже тогда стали проявляться в качестве неотъемлемых черт характера Хмельницкого и настораживали его ближайшее окружение. Но в те времена, осознавая свою слабость, будущий гетман всея Украины еще кое-как пытался выжигать ее остатками иезуитского спокойствия.

– Признаюсь, что, во избежание кровопролития, я и сам хотел направить к Потоцкому свое посольство. Но коль уж вы здесь и вам негоже являться без ответа, мои требования как раз и будут ответом. Они предельно просты. Избежать восстания, а значит, и кровопролития, удастся только в одном случае – если Потоцкий немедленно выведет польские войска с Украины…

Радзиевский все с той же снисходительностью рассмеялся.

– Он никогда не пойдет на это. Мне даже не хочется передавать ему это требование, настолько оно бессмысленное.

Хмельницкий воинственно ухмыльнулся.

– Если бы эти слова сорвались с ваших уст, когда вы выслушивали условия турецкого паши или перекопского мурзы, не говоря уже о султане или правителе Крыма, единственным красноречивым ответом коронному гетману явилась бы ваша насаженная на копье голова.

– Какая дикость, – поморщился Радзиевский.

– Реалии наших войн как раз и состоят из подобных дикостей. Вам очень повезло, что первое ваше парламентерство связано с визитом к человеку, знающему вас по салонам д'Оранж, де Ляфер и прочих графинь.

– Пожалуй, вы правы, – мужественно признал ротмистр, умерив свою гордыню. На какое-то время он действительно забыл, что пребывает в лагере врага и перед ним полководец, восставший не просто против Потоцкого, но против всей польской аристократии, и которому терять уже нечего.

– Дальше… Он должен сменить всех полковников реестра, являющихся польскими шляхтичами и, по существу, презирающих казачество и его вольности. Имена этих полковников Потоцкому, как и канцлеру Оссолинскому, хорошо известны по жалобам казачьей старшины. И еще: вернувшись в Варшаву, Потоцкий должен добиться, чтобы вся польская административная система в Украине была ликвидирована, а власть передана казачьей выборной администрации при сохранении всех прочих казацких вольностей.

Теперь настала очередь ротмистра долго и мучительно молчать, чтобы, с одной стороны подчеркнуть жуткую неприемлемость условий Хмельницкого, с другой – сохранить сугубо посольское смирение.

– Извините, господин полковник, но, независимо от того, принесу я свою голову в стан Потоцкого в собственных руках или же ее привезут, украсив один из гетманских бунчуков, реакция коронного гетмана от этого не изменится. Условия приняты не будут.

– Значение большинства условий, которые обычно предъявляются полководцами во время войны, заключается не в том, чтобы они хоть в какой-то мере были выполнены, уважаемый ротмистр. В выполнение их, как правило, не верят, а в большинстве случаев – и не желают его.