Уже пару дней как я подолгу торчу возле «Русалки». Смотрю в бинокль на море, и меня бросает то в жар, то в холод, как выброшенную на необитаемый остров жертву катастрофы, которая никак не может поверить своим глазам. С каждым днем танкер подходит все ближе, и по мере приближения его размеры начинают превосходить даже мою буйную фантазию.

Поначалу все это вызвало удивление, затем, чуть погодя, стало казаться невероятным, а вчера, когда намерение танкера уже не оставило никаких сомнений, я воспринял происходящее как знак свыше и успокоился. Нос судна, высотой с многоэтажный дом, был нацелен устрашающими клюзами прямехонько в лежащий передо мной на боку круизный лайнер. Танкер подкрадывался к нему как хищник к раненой добыче, как возбужденный самец к спящей самке, как засидевшийся без дела властелин ада к оступившемуся ангелу.

Black Swan – точнее названия и не придумать. Представил себе председателя судоходной комиссии по названиям, оценивающим новорожденного, который проходит на судостроительном заводе последнюю шлифовку. Как он прохаживается мимо гиганта, заложив руки за спину и закинув голову, порочно и цинично ухмыляясь, как в ушах этого гения маркетинга отдается визг каждой фрезы, треск каждого сварочного аппарата, весь оркестр из дискорезов и пил, разбрызгивающий в небо острые децибелы, словно это последний отчаянный фейерверк на приговоренной планете, умирающей кротко, как лебедь в знаменитом балете Чайковского.

И вот теперь, прямо у меня на глазах в колючей и грозной тишине с грацией разожравшейся балерины к своей белой жертве приближался черный лебедь. Я видел рассевшихся на леерном ограждении палубы спокойных бакланов – они чистили свои хвосты и перья с таким непробиваемым равнодушием, словно были не попавшими в беду путешественниками, а пресытившимися жизнью туристами-самоубийцами, планирующими страшный конец. Тем не менее, за несколько метров до столкновения, бакланы лениво снялись с мест и взяли курс в открытое море, похожие на плетущихся домой усталых работяг.

Я заткнул уши. В жизни ничего подобного не слышал и, наверное, никогда не услышу. Такого звука в природе просто не существует.

Потом шагнул ближе. Танкер протаранил круизный лайнер с невиданным спокойствием. Не моргнув глазом, черный лебедь воткнул свой тупой клюв прямо в ребра принцессы свободы. Никакого агрессивного нападения, никакого отчаянного сопротивления – чисто машинальное убийство без всякой показной помпезности.

Как ни крути, а это невероятно и удивительно, что два гигантских судна без капитанов встретились в Таллиннском заливе под трагическим изваянием – памятью о погибших моряках. Что это значит? Кто же он, этот загадочный бронзовый ангел, золотой православный крест в руках которого действует как магнит? И если эта манящая фигура и правда наделена такой силой воздействия, то, что ждет самый крупный в нашем городе залив? Неужели каждый раз, гуляя здесь, я буду наблюдать, как из морских далей приближается армада танкеров и пассажирских судов в сопровождении маленьких красных лоцманов? Это что, дружеский щелчок моря по носу своему земному спутнику, – мол, ты несчастный застывший город, а погляди на меня, на моих волнах жизнь не замрет никогда, – и демонстрация с хвастливой гордостью того, как должна выглядеть в столице настоящая дорожная пробка? За несколько месяцев Таллиннский залив будет целиком забит морским транспортом. Как загнанные в угол раненые звери-исполины в печальном молчании здесь будут покачиваться суда с ржавыми брюхами, изодранными соседями и острыми рифами, и из их рваных ран в море выльется густая черная кровь. Этот маслянистый жизненный сок моторов покроет, в конце концов, эластичной и темной пленкой весь залив, все прибрежные камни, потом поползет вверх по наклонной плоскости берега, выберется на дороги, достигнет парков, и всякий, даже невинный птенец чайки, соприкоснувшись с этой кровью, станет черным и блестящим. Всех пернатых до единого, если они вовремя не сообразят убраться подальше отсюда, переоденут в черные смокинги в обтяжку, и под бдительным оком черного лебедя превратят в маленьких гадких утят. Сказка возрождается к жизни и показывает этой жизни свой омерзительный липкий язык.

Вынужден признать: я начинаю терять равновесие, затянутое черными тучами небо над головой уже не воспринимается мною как нормальное природное явление – это грозный символ, внушающий один только страх. Даже когда из какого-нибудь просвета на землю падает оранжевый пучок света, я не радуюсь ему, не дрожу от счастливого избавления, нет, мне кажется, что это бездушный прожектор, при помощи которого высшие силы контролируют в земном научно-исследовательском центре свою последнюю подопытную мышь.

Одиночество убивает настолько, что я все больше сомневаюсь в реальности. Да, в самом начале я вроде бы и смирился с моим положением, что греха таить, даже наслаждался этим новым киношным миром, из которого некий всемогущий компьютерный гений одним щелчком стер всех людей и млекопитающих. Кто знает, может, я бессознательно попался в убаюкивающую ловушку новой реальности? И теперь я сродни ребенку, долгими часами и даже днями живущим в искусственном мире компьютерной игры, из которой и выходить-то не хочется – так в ней тепло и приятно. Да еще и до жути интересно – куда выведет эта игра со мной в главной роли, что там, на следующем уровне, какие новые препятствия нагородил на моем пути потный программист с холодным трезвым взглядом. Электричество отключили – ха-ха, очень интересно, что еще, воды не стало, прикольно, посмотрим, что будет дальше, откроем очередную пачку чипсов, пропитаем картошку Red Bull’ом и – вперед без остановок, а если отвлечет фрустрация, впрыснем ее в доверенную нам силиконовую утробу и продолжим щелкать по клаве.

Все это очень увлекательно, не скрою, но мне уже охота выбраться из игры. Хотя бы разок. Поговорить с мамой, спросить, как ей там, в деревне у подруги, позвонить кому-нибудь из друзей, отправиться в скейт-парк и провести там несколько часов в гибельном восторге. Вечером на какой-нибудь домашней тусовке склеить новенькую симпатичную девчонку и развлекать ее своими бредовыми фантазиями об одиночестве. А поутру я бы проснулся с тяжеленной после ночных возлияний башкой, прислушался бы к своей плоти и, найдя, что во многих отношениях она удовлетворена, сладко потянулся бы и повернулся, не открывая глаз, к своей новой спутнице, положил бы ей на грудь свою теплую руку и… какие безупречные грудки… неужели… почему-то ничего не вспомнить…

Открываю глаза. Рядом со мной лежит силиконовая женщина. Друзей нет. Мамы нет… Проклятье, когда эта игра, наконец, закончится?

Одеваюсь потеплее, сажусь на велосипед. Поеду-ка я домой. И до самых дверей своего подъезда буду дотошно фиксировать все детали этой застывшей картины. Двинулся с места, стараясь в точности следовать траектории, по которой ехал второго июля. А вдруг это не с миром, а со мной что-то стряслось? Миновал перекресток по зебре (точно помню, как подождал под светофором зеленого), не увидел ни одной машины или трамвая, которые теоретически могли в то утро стать для меня угрозой. Перед многоэтажками еду по тротуару, пустому и безопасному. На всякий случай смотрю вверх. Не могло ли что-нибудь свалиться мне на голову? Например, один из этих цветочных горшков с балкона четвертого этажа. Но, нет. Асфальт чистый, не видно ни одного черепка, ни комка разлетевшейся земли. Уже не говоря о запекшейся луже крови. На следующем перекрестке (его я тоже совершенно железно пересек под зеленый) в нескольких метрах от зебры под странным углом стоит одна машина. Не она ли… Слезаю с велика, чтобы обследовать корпус в поисках какой-либо вмятины или царапины, говорящей о наезде. К сожалению, ничего – машина чиста и цела. Невинна. Продолжил путь вверх по горке. Ну, уж тут-то ничего случиться не могло. Если только я по неизвестной причине не отключился и не свернул внезапно на проезжую часть прямо под колеса грузовика. Однако ни одного сомнительного грузовика нет, те несколько, что стоят здесь в одиночестве, покрыты пылью безучастности. Для надежности я все-таки осматриваю их и попутно асфальт – на предмет какой-либо покореженной детальки от велосипеда или кровавого пятна. Еду до следующего перекрестка, более разветвленного, состоящего из многих рядов в пяти разных направлениях. Многообещающее место для эффективной аварии. На инспектирование всего разбросанного здесь автопарка уходит не меньше часа. Но чего нет, так это следов несчастного случая, который помог бы мне разобраться в своей невероятной судьбе. Ощущаю себя разочарованным детективом, вынужденным позорно отступить перед лицом неразрешимой загадки.