Он уже выпил чашек семь чая, а мы продолжали беседовать и обмениваться идеями. Он перечислил множество книг, которые мне следовало прочитать, и мои карманы были набиты исписанными клочками бумаги.

Он родился в Нью-Йорке, в очень большой семье, где он – самый старший.

Завтра мы обедаем вместе в студенческом клубе.

Понедельник, 26 октября 1931 года.

Ужинали с Беннетом. Проговорили до трех утра. Боже, как же много он знает! Я узнаю от него массу нового. Даже факты из жизни на моем Юге, которые я никогда не знал.

Среда, 28 октября 1931 года.

Беннет забежал ко мне вечером около девяти. Мы проговорили до глубокой ночи.

Суббота, 31 октября 1931 года.

Ходил на вечеринку по случаю Хеллоуина в «Пудинг». Они меня пригласили. Встретил там миловидную девушку по имени Элейн Хауи. Она из Роанока, штат Виргиния. Росту в ней пять футов три дюйма, а вес, наверное, сто двадцать пять фунтов. Она очень привлекательная и очень милая. У нее чудная расхлябанная походка – она движется словно сразу в разных направлениях, эту походку можно назвать еще бесцельной, петляющей. Но, пожалуй, ее голос – вот что мне особенно нравится в ней: у нее такой «родной» говор, как у воробушка с бронхитом, не сказать, что ее голос чересчур высокий, иногда он слегка ломается, но он такой нежный, аристократичный. У нее длинные светло-каштановые волосы и милые глаза. Делайте со мной, что хотите, но должен признать: девушки с Юга – лучшие в мире!

Понедельник, 2 ноября 1931 года.

Сегодня обедал с Беннетом, и мы проговорили весь день. Он признался – это первое, что он мне вообще про себя рассказал за время нашего знакомства, – что после окончания колледжа хочет работать в «Национальном обществе по делам цветных». По его мнению, что они делают не все, что могли бы, для улучшения положения негров. Он полагает, что для него это будет хорошим стартом карьеры. Черт его знает, кем я стану. Как и куда я причалю, чтобы делать то немногое, на что я способен? По крайней мере, знаю одно: я не хочу возвращаться домой и собирать арендные платежи для своего отца.

Вторник, 3 ноября 1931 года.

Все еще думаю, какую профессию выбрать. Скоро в «Кримзон» объявят конкурс. Может быть, буду участвовать. Вечером виделись с Беннетом накоротке. Нам надо упорно заниматься.

Суббота, 14 ноября 1931 года.

Я взял Элейн на вечеринку; хотя на самом деле это она меня взяла. Все были из «дома». Моим ушам было приятно слышать знакомый южный говор, там все так говорили. Познакомился с массой приятных людей, особенно девушек.

Понедельник, 16 ноября 1931 года.

Иногда мне кажется, что мы с Беннетом не такие уж и друзья – в том смысле, что мы редко говорим о личном: об одежде, о девушках, об учебных предметах (разве что за исключением тех, которые касаются наших будущих планов) – о том, что обычно обсуждают настоящие друзья. Мы обсуждаем политику, разные системы государственного устройства, скажем, коммунизм и капитализм, расовые проблемы. Но, с другой стороны, эти темы нас по-настоящему занимают – так почему бы их не обсудить?

Причина моих сомнений в том, что он никогда не знакомил меня со своей девушкой, а я его – со своей, и еще мы не ходим на одни и те же вечеринки. Должен признаться, даже при всем моем либеральном настрое я люблю бывать в клубах, к тому же я южанин. Мне надо было оказаться в холодной и унылой Новой Англии, чтобы это понять. Я иду через площадь и все сравниваю, сравниваю. «Здесь люди кажутся печальнее, чем у нас», – говорю я себе. Или: «Дома тут не такие импозантные». Или: «Люди не такие дружелюбные». Ну, и, наконец, к чему я и веду: «Девушки тут не такие красивые!» – Я это частенько повторяю, и именно мое отношение к здешней жизни главным образом и возводит стену между мной и Беннетом в смысле общения. Потому что, хотя у меня тут немало знакомых девушек, причем девушек, вращающихся в либеральных кругах, мне еще предстоит познакомиться с той, с кем бы я захотел встречаться.

Я пишу об этом потому, что как-то я спросил у Беннета, не хочет ли он, чтобы мы с ним пригласили наших девушек на матч. Он посмотрел на меня чуть ли не с ужасом:

– Мой милый друг, ты что, совсем спятил?

– Почему?

– Потому! Вспомни девушек, с которыми ты здесь ходил на свидания. Ты словно так и остался на своем Юге. И как они, по-твоему, воспримут меня? Как котенок воду! Ты не можешь брать меня на вечеринки к своим друзьям!

Я продолжал упрямо отстаивать свою идею, хотя и понял, что идея плоха.

– Ну, нам необязательно ходить к моим друзьям. Можем устроить вечеринку двое на двое. Будет даже интересно. Многолюдные вечеринки – это в любом случае сплошной шум и гам.

Он положил мне руку на плечо и грустно улыбнулся:

– Дэвид, пусть все остается как есть. Мы не можем бравировать нашей дружбой в местах, где она не приветствуется. Наша дружба не обязана быть всеохватывающей. Она не должна включать все те мелочи, из которых состоит жизнь. В глубине души мы верим в одно и то же, и мы пытаемся приблизить тот день, когда мы реально сможем сходить в «Пудинг» вместе. Ты не согласен? Обо мне не беспокойся. Мне есть куда сходить, у меня друзья в Бостоне. Если мы будем торопить события, очень скоро мы вообще все потеряем.

Я знаю, что он прав – но, черт побери…

Вторник, 9 февраля 1932 года.

Мы с Беннетом решили с будущего семестра совместно снимать жилье. Надеемся найти пристанище в гарвардском «Адамс-хаусе», в крыле В, а это добрый старый «Голд коуст» – общежитие, выстроенное в конце прошлого века для миллионеров, роскошь и викторианский шик, просто фу ты ну ты!

Четверг, 10 марта 1932 года.

Сегодня (буквально в последний момент) подали заявки на совместный съем жилья в «Адамсе», «Уинтропе» и «Лоуэлл-хаусе» – именно в таком порядке приоритетности. Я уже вполне свыкся с тем, что он – негр, но я еще не рассказал о нем родне. Нет, конечно, я рассказал про него (а как я мог этого не говорить?), даже описал его внешность – его представительную дородность, но не упоминал о цвете его кожи. Знаю, что надо бы и об этом сказать. Ведь рано или поздно они узнают, а мне не хочется заставлять их думать, будто я не упоминал об этом из чувства стыда. Но в то же время не сообщать им об этом факте в письме. Наверное, скажу им при встрече, когда поеду домой на весенние каникулы. Надеюсь, они не раздуют из этой мухи слона, потому что тогда мне придется защищать свои убеждения, и, честно говоря (я знаю, этот дневник никто не увидит), они мне нужны, по крайней мере пока я получаю образование. Я не такой прилежный и трудолюбивый студент, как Беннет, который вкалывает по тридцать часов в неделю в своей химчистке и одновременно успевает неплохо учиться, чтобы считаться одним из лучших студентов нашей группы.

Понедельник, 25 апреля 1932 года.

Я забыл захватить дневник домой, и после возвращения сюда у меня просто не было времени писать, так что сейчас буду наверстывать.