Самое интересное, что она так журчала, ничуть не интересуясь моими ответами; я хранила молчание, а она как будто вела диалог.

— Вам даже и поправлять ничего не надо, вот тут только чуть-чуть припудрить. Тончику немного положим, здесь сделаем посветлее. Разрешите-ка…

Я и оглянуться не успела, как она уже что-то припудривала, что-то замазывала и маскировала на моем лице. Ну не вскакивать же мне было с кресла! Я даже слегка расслабилась и дала себе слово не расстраиваться, как бы я ни выглядела на экране.

Гримерша между тем делала свое дело, попутно развлекая меня посвящением в профессиональные тонкости и не забывая нахваливать мой вкус, мою кожу, мою косметику. И странное дело — я почти ей поверила.

— Вид немного усталый, — продолжала она, — это и немудрено, после целого-то рабочего дня; а мы вот так всю усталость замаскируем. Синячки под глазами замажем, в уголок глаза — белую капельку, и глаз раскроется. Оператору скажете, чтобы снизу вас не снимал.

Моя внешность между тем преображалась самым волшебным образом.

— Губки у вас чудные, — ворковала гримерша, — а мы еще лучше сделаем; вот тут пройдемся карандашиком, вы всегда так делайте, вот здесь покруглее, и все отлично. Ах!

Она отстранилась и оглядела творение своих рук, как Пигмалион — Галатею.

— Ну вот. Причесочку поправим?

Я безвольно кивнула. Происходящее уже начинало мне нравиться. Гримерша ласково наклонила мою голову сначала в одну сторону, потом в другую, на секунду задумалась и взяла в руки расческу.

— Все просто идеально! Вы сами причесываетесь? Дивно, дивно. И так идет вам. Я только слегка челочку уберу, хорошо? Вы ж будете на экране, будете что-то говорить, так? Практика показывает, что люди больше верят тем, у кого лобик открыт. Если волосы на лице, таким людям веры меньше. Ну что, убираю челочку?

Она слегка зачесала набок мою челку, закрепила лаком, и мое отражение в зеркале мне понравилось. Я с удивлением разглядывала свое лицо с большими выразительными глазами, красивой линией рта, нежной кожей… Неужели макияж может так преобразить? У меня даже мелькнула мысль, что если бы я так красилась с юности, моя жизнь могла бы сложиться совсем иначе. Более удачно.

— Нравится? — спросила гримерша, и я благодарно кивнула. — Вы можете примерно так краситься каждый день, чуть менее ярко, пудрой пригасите, вот и все. Это все ваши тона, вот посмотрите, — и она приоткрыла передо мной свою палитру с пудрами, тенями, румянами и еще какими-то красками неизвестного мне предназначения.

— Скажите, пожалуйста, — спросила я, недоверчиво уставившись в палитру — совсем такую же, как у Регины, — почему же тогда, когда мне сделала макияж моя подруга, между прочим, визажист, я стала похожа на больную морскую свинку?

— Видимо, она не совсем правильно выбрала цвета для вас, — спокойно пояснила гримерша. — Знаете, что? Давайте я вам запишу свои координаты, если вам понадобятся услуги визажиста, звоните, не стесняйтесь. Я и на дом выезжаю.

— Спасибо, — искренне поблагодарила я, — но услуги визажиста мне не по карману.

— Что вы, — махнула она рукой, — я беру чисто символически. Сколько сможете, столько и заплатите.

— У вас, наверное, искаженное представление о том, сколько может заплатить следователь прокуратуры, — предположила я, но гримерша только махнула рукой и рассмеялась.

— Вы тоже, небось, думаете, что я лопатой деньги гребу? Отнюдь. На дом меня приглашают в основном пресыщенные дамы, которые не всегда считают нужным мне хоть что-нибудь заплатить.

— Как это? — поразилась я.

— А вот так. Одна наша известная политическая персона со мной познакомилась, когда я ее гримировала для передачи. Потом вызвонила меня к себе домой, я ее обслужила по полной программе, вплоть до маникюра с педикюром, а она напоила меня чаем и сказала: ведь мы же друзья, правда? А с друзей денег не берут…

— И что, не заплатила?

— Нет, — улыбнулась гримерша. — Теперь думаю, имею ли я моральное право рассказывать всем, что она моя подружка?

Болтая таким образом, гримерша взяла протянутую мной записную книжку и вписала туда свое имя — Алла Шарко — и номер телефона.

— А как ваше отчество? — спросила я, разглядывая запись.

— Павловна, но можно просто Алла. Я, кстати, делаю еще и портретный грим…

Она собралась еще что-то рассказать мне, но в комнату вбежала редакторша. Подскочив к нам, она осмотрела мой затылок, быстро спросила гримершу:

— Уже закончили?

И не дожидаясь ответа, схватила меня за руку и потащила на выход. Уже у двери гримерша догнала нас и сняла с меня нейлоновую пелеринку.

Энергичная дама-редактор увела меня по каким-то закоулкам, заставленным громоздкими конструкциями неизвестного мне предназначения, в студию — большое помещение, опутанное ; проводами, и я поразилась, как это захламленное неухоженное пространство не похоже то, что мы видим на экране телевизора.

Там она протащила меня сквозь группки людей, что-то с озабоченным видом обсуждавших, и подвела к импозантному Белявскому, курившему в углу вместе с бородатым коротышкой мрачного вида. С Белявским они смотрелись, как Пат и Паташон; несмотря на холеную внешность телеведущего, он почему-то удивительно соответствовал коротышке — лохматому и неопрятному, одетому в непонятные буро-серые балахоны. Они так нежно посматривали друг на друга, что вывод напрашивался сам собой — если они не друзья, то, по крайней мере, любовники.

— Это Мария Сергеевна, следователь прокуратуры, по маньякам специализируется, — отдышавшись, бросила редакторша и подпихнула меня в спину. — Вы ж просили прокуратуру…

Я вежливо улыбнулась, и Белявский, отставив руку с сигаретой, ответил мне тем же. Я машинально отметила, что глаза у него при этом не улыбаются совсем, смотрят холодно и неприязненно. Так он всегда улыбался в эфире, перед тем как задать собеседнику особенно неприятный вопрос.

Коньком его были острые публицистические шоу; одно время у него имелась своя передача, называлась “Пятый угол” или что-то вроде этого. Со сдержанной аристократической улыбкой Белявский оскорблял гостей своей передачи, и я поначалу с интересом смотрела, как гости выпутываются из конфликтной ситуации, пока не поняла, что интерес к передаче обратно пропорционален масштабу личности гостя; иными словами, было даже в каком-то смысле приятно наблюдать, как Белявский говорит гадости политикам и бизнесменам, не вызывающим симпатий. Были у него такие гости, которые уже первыми сказанными словами вызывали желание дать им по морде; например, одиозный лидер националистического движения, про которого я точно знала, что наряду со своей политической деятельностью он спекулирует автомобилями, и что собранные им на партийные цели пожертвования он пропивает вместе со своим компаньоном, я даже знала, где пропивает. Я вообще много чего про него знала из уголовного дела, по которому он, к великому моему сожалению, проходил свидетелем, а не обвиняемым.