— Неужели? — воскликнула Настя.

Поразил её не солидный возраст участниц детского хора, а прозорливость Самоварова, который разглядел за хвостиками и коротенькими юбочками явный подвох. Настя зря тогда ему не поверила!

— Конечно! Мне, например, двадцать четыре года. Я в «Ключах» уже пятнадцать лет. Я лучше всех знаю Андрея, и я его люблю. Он меня тоже любит. Давно. До сих пор.

Анна, сказав такое, снова покраснела.

— Вы, кажется, говорили, он женат? — вспомнила Настя.

— Говорила. Женат. По глупости. Он на что-то рассчитывал, а ничего из этой женитьбы по расчёту не вышло. Отца Полины с железной дороги на пенсию вытолкали. У неё никогда не будет детей. Андрей её жалеет и не разводится. Он никогда не бросает женщин. Поэтому он абсолютно, до капельки несчастен. Дома у него скучно, как в конторе, а тут ещё эта истеричка Шелегина…

Даша истеричка? — не поверила Настя.

Её казалось, что Даша редкостно умеет владеть собой.

Анна тоже удивилась:

— Почему Даша? Мать её, Ирина Александровна из филармонии! Она нашими гастролями занимается. Андрей очень её жалеет. Ещё бы: муж-паралитик, дочка-поганка, молодость уходит. Ну и что? Я всё это вижу и сама готова жалеть, только таких тёток вокруг пруд пруди! Всех жалко, но именно эта вцепилась в Андрея мёртвой хваткой. Он возится и с нею, и с её кошмарной дочкой. Ах, она одинока, ах, муж идиот! Он тратит на неё бездну времени. Он даже спит с ней из жалости — он, с которым любая, самая лучшая, ни минуты не раздумывая…

Анна так и не смогла договорить, что сделала бы для Андрея Андреевича эта самая лучшая — преданная, безмерно любящая. Рыжеволосая. Она бы, наверное, весь мир перевернула! Только потом когда-нибудь. Сейчас она рыдала, изо всех сил сдерживая свой певческий голос, который прорывался-таки иногда виолончельными глубинами.

Анна захлёбывалась слезами и поминутно сморкалась в мятый носовой платок. Настя поняла, что не от природы у неё веки розовые — она действительно сегодня уже плакала. Плакала о своём и Андрея Андреевича несчастье. И о счастье, которое невозможно. Расплакавшись, она стала совсем безобразна, но ещё более влажно, явственно и пестро живописна. Настя за это ей простила бы всё! Она смотрела на Анну с восхищением и сочувствием, а Анна в ответ криво улыбалась, глотая слёзы.

Наконец Анна взяла себя в руки. Она вытёрла лицо платком, который сбился в мокрый насквозь комочек, и облизала расплывшиеся, в горячих трещинках губы:

— Вот дура! Нашло что-то сегодня. Как я петь буду? И это перед гастролями в Голландии!.. Я не плакса, просто я гриппом недавно переболела и не вполне ещё… Скоро буду в форме! Может, и портрет лучше тогда начать? Я такой урод сейчас.

— Совсем не урод. Лучше не бывает!

— Первый раз такое про себя слышу. Но художнику надо доверять. Может, я просто краситься не умею?

— Не надо краситься! — испугалась Настя. — Нюансы все пропадут! И плакать не стоит. Я поговорю с Дашей, чтобы она занималась серьёзнее. Ведь это Андрей Андреевич просил вас позаботиться?

— Нет! То есть да, — призналась всё-таки Анна. — Ну, вот, запуталась совсем! Он-то просил, самой мне до Дашки дела никакого нет. Противная выскочка! Её мамочка-дура боится почему-то, что у Вагнера СПИД, и Дашка заразится половым путём. Крезанутая! Нет, дочка-то у неё умная чересчур. Такое выдумывает, что я даже разобраться не могу. Например, хамит Андрею — и одновременно глазки строит.

— Зачем вы говорите такие гадости! — возмутилась Настя.

— Затем, что сама видела. Может, у них с Вагнером такой план? Дашка ведь отчаянная, ей ничего не жаль. Возьмет и испортит жизнь и себе, и Андрею. Если уж она вам так нравится, уговорите её сесть за рояль, пока её время не ушло. Время у музыкантов считанное — кап, кап, кап. Метроном слышали?

«Кап, кап, кап — вот и освещение ушло, и солнце село, — думала Настя, взбираясь наконец по парадной лестнице на третий этаж музея. — Работу свою сегодня не закончу, она застоится, надоест. А время-то считаное: кап, кап, кап…»

Директора Нетского областного музея Ольгу Иннокентьевну Тобольцеву сбить с толку было трудно. Известный специалист по живописи русского авангарда, энергичный руководитель, компетентный музейный работник, она всегда умело ориентировалась в любой ситуации.

Но когда Ольга Иннокентьевна на своём директорском столе увидела гнездо, свитое полоумной вороной, и когда выяснилось, что это модель Вселенной, она решила, что просто переслушала музыки в исполнении вундеркиндов.

Старик, принёсший модель, был на редкость благообразен. Он встряхивал красивыми сединами и уверял, что Николай Алексеевич Самоваров обещал включить его изделие в основную экспозицию музея. Модель очень полезна для юношества, академик Артоболевский горячо её одобрил.

Уборщица Нина подтвердила, что старик действительно знакомый Самоварова. Ольга Иннокентьевна не могла отделаться от мысли, что сидящий перед посланец высших сил и какого-то Ивана Петровича пролез на свет из червеобразных дырочек, что выпилены на виолончелях. Боже, как много сегодня с утра играли на виолончели!

— Где сейчас Николай Алексеевич? — спросила Ольга Иннокентьевна секретаршу Юлю.

— На какую-то фабрику поехал — то ли на меховую, то ли на мебельную. За какой-то кислотой, — с готовностью ответила Юля.

— Как только Самоваров вернётся, пусть сразу же идёт сюда, — горестно вздохнула Ольга.

Самоваров вернулся в музей скоро и кстати: старика с гнездом Вселенной не удавалось вывести из директорского кабинета даже в коридор. Конечно, дежурный милиционер мог бы применить силу, но Ольга опасалась, что старик — родственник Самоварова, по-настоящему ею уважаемого.

Самоваров увидел в директорском кабинете Пермиловского с моделью и побледнел от неожиданности.

— Как вам удалось проникнуть в мою мастерскую? — спросил он улыбающегося Фёдора Сергеевича.

— Я в мастерской не был, — ответил тот. — Вернее, был, но дверь оказалась заперта.

— А это где взяли? — ткнул Самоваров пальцем в косматую модель.

— Из дому принёс. Это один из вариантов, более доступный для понимания юношества. Тот экземпляр, что у вас остался, я решил передать в Президиум Академии наук. Многие видные учёные проявили неподдельный интерес к моим работам. Этот, пусть и не вполне совершенный вариант сможет вам временно заменить…

Самоваров схватил со стола гнездо и повлёк Пермиловского к дверям.

Пермиловский артачился:

— Но я хотел бы официально преподнести музею мой труд! Факт передачи следует задокументировать…

— Пойдёмте! Мы сличим модели, уточним кое-что. К тому же надо сделать ксерокопию снимка расчёски из Антарктиды.

Фёдор Сергеевич сдался. Напоследок он галантно обратился к ничего не понимающей Ольге: