Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Немного… Речь идет, мне кажется, о самовнушении.
— В основном. Но метод улучшили японцы, в частности, знаменитый Фумико. Не хотите ли придти на первый сеанс?
— Придти? А почему бы не приступить сей же час?
— Ладно, — согласился он после некоторого раздумья.
Он на мгновение вышел и вернулся с грубыми деревянными детскими игрушками, которые поставил на стол.
Это был взвод деревянных солдатиков, передвигающихся по доске с квадратиками — ею увлекались детишки лет полсотни назад.
— Смотрите на них, — сказал доктор Джонс. — Это — грубые фигурки, инертные куски крашеного дерева. Однако играющий ребенок, видит в них настоящих солдат из костей и мяса.
Выражение моего лица, наверное, смутило его, и он добавил:
— Подождите и постарайтесь понять…
Он схватил крохотный молоточек и легонько стукнул меня по голове.
— Я буду наносить медленные отрывистые удары. Через некоторое время вам будет немного больно. Но при каждом ударе, вы должны повторять: «Я хочу очень хорошо играть в гольф!»
— Я, как мальчишка, увижу, что деревянные солдатики маршируют, поворачиваются и салютуют оружием? — спросил я.
Лицо доктора Джонса осталось серьезным, несмотря на мою шутку.
— Не смейтесь. Дети повторяют: «Напра-ву! Оружие наизготовку! Целься! Огонь!..» И вскоре превращаются в сержантов или капитанов, которым подчиняются находящиеся перед ним люди. Вы возразите, что вы давно не ребенок, но в гольфе вы, несомненно, несмышленыш. И вы не хотите быть ни сержантом, ни капитаном, а хорошим игроком в гольф. А посему сменим амуницию.
Солдатиков заменили игроки, которые находились на зеленом поле и играли в гольф.
— Начинаем, — сказал доктор и поднял молоточек.
Он ощупал мой череп указательным пальцем, нашел какую-то точку и нанес легкий удар.
Я тут же сказал:
— Хочу очень хорошо играть в гольф.
Сеанс продолжался долго. Удары молоточка, хотя и легкие, стали причинять боль; мой голос, повторявший одну и ту же фразу, сел и стал глуше. Неприятное оцепенение охватило меня, как вдруг я издал крик:
— Они… играют!
Фигурки действительно ожили. Клюшки поднимались и опускались, мячики взлетали, кэдди послушно следовали за игроками. Джонс отложил в сторону свой молоточек.
— Прекрасный тест. Вы — удивительный пациент. Отправляйтесь в четверг в Криклвуд и ничего не бойтесь.
Криклвуд! Именно в этом клубе в будущий четверг должна была состояться важная игра между Пертви и Джесси Кавендиш! Прощаясь со мной на пороге дома, доктор Джонс со смехом сказал:
— Не забудьте о параде деревянных солдатиков!
* * *
Над полем Криклвуда пронесся вздох удивления. Я добился отличного показателя — 70 очков на восемнадцати лунках, пока Сервен, чемпион Карнавона, с трудом выковыривал свой мячик из одного из многочисленных банкеров.
Моя память бессознательно регистрировала восклицания:
— Какой удивительный прогресс!
— Ни одного драйва менее двухсот ярдов.
— Скорее двести пятьдесят!
— Какой свинг! Какой заключительный удар!
— Кто его так натренировал?
— Он издевался над нами целых два года, вот это скрытность!
Словно в тумане я увидел, что Пертви смотрит на меня безумными глазами Фомы Неверующего, который присутствует на неоспоримом чуде.
Голова у меня раскалывалась. Я чувствовал все усиливающиеся удары молоточка доктора Джонса — мой череп звенел, как пустой бочонок.
И тут ко мне подошла Джесси, порозовевшая от удовольствия и переполнявших ее чувств.
— О, Джо, как я могла не замечать вас до сегодняшнего дня!
Я простонал:
— Голова… Голова… У меня так болит голова…
— Вот аспирин…
Странно, голос ее изменился, когда она произносила эти слова и…
* * *
— Вот аспирин, и вы должны оставаться в постели. Поле, Пертви и Джесси исчезли, замолкли и хвалебные голоса. В привычной обстановке моей спальни медленно передвигался Уолкер, мой лакей. Он наполнил стакан воды и протянул мне таблетку аспирина.
Я по-прежнему стонал:
— Голова… Голова!.. В ней все стучит… Прямо, как молоток…
— Еще бы, — заговорил лакей, — хозяин был неправ, оставаясь несколько часов в захудалой таверне Бермондси и накачиваясь плохим виски. Вам следует пить только те марки, к которым вы привыкли.
Он на цыпочках удалился, но я расслышал из-за закрытой двери, как он сказал служанке Фанни:
— Ну и мысль так накушаться? И все это ради девицы, которая не красивей прочих, но зато хорошо играет в гольф! Бедняга! Он только что кричал про деревянных солдатиков, будто впал в детство!
Миджетт никогда не был полковником, как впрочем, и покойный Коди, он же Буффало Билл. Это военное звание принесло ему несколько лет пребывания в Огайо. Для Соединенных Штатов этого вполне достаточно. Но с нашей историей все это никак не связано. Главное в том, что он был посредственным игроком в гольф, хотя и страстным поклонником этой благородной шотландской игры.
Он был большим женоненавистником, чем все святые вместе взятые, но своим клюшкам присваивал женские имена.
В гольф-клубе Дэмфри до сих пор хранятся его Айрон-Мегги и Брасси-Дейзи. Клуб, членом которого он состоял, носил имя своего основателя Тэвиша, но большой известностью не пользовался.
Однако бар его славился во всем Соединенном Королевстве. Там подавалось оркнейское виски, которое стареет в бочонках из желтой глины, где плавают кусочки дерева, а потому оно оставляет далеко позади знаменитые хлебные водки и бурбоны.
Без оркнейского полковник Миджетт был бы невыносим для игроков, выходящих на поле клуба Тэвиша, но, благодаря ему, стал почти богом клуба.
Поле Тэвиш-клуба было скучной местностью с девятью лунками, следующими одна за другой по прямой линии и разделенными легкими препятствиями. На памяти игроков, Миджетту ни разу не удалось загнать мячик даже в четвертую лунку, а кэдди не опасались говорить вслух:
— Полковник играет в гольф, как семга, но плавает не столь быстро.
Но настоящее знакомство с полковником Миджеттом начиналось после партии, когда он выпивал второй стакан в баре Тэвиш-клуба.
* * *
Человек крепкого сложения, солидный выпивоха, никогда не выпьет пятой порции, если не хочет оказаться под столом и провести ночь в сладком отрешении чувств. После четвертого многие принимали Лондонскую башню за трансатлантический лайнер, а бармену обещали орден Подвязки.