Ему пришлось выписать из-за границы едва ли не всю мебель, здесь совсем не было приличной прислуги, которую можно было бы нанять для проведения званых обедов, и ему давно надоел круговорот дипломатической жизни в этом мрачном городе. Разговоры шли о войне и только о войне. А теперь, когда русские подписали с Берлином договор о ненападении, всеобщей темой для разговоров стало это событие. Он свихнулся бы здесь от скуки, если бы не нашел свой Красный мак.

Как хорошо все, казалось бы, оборачивалось! Дело было вовсе не в везении, нет, все это лишь убедительно подтверждало то, что всегда говорил его отец: родословная – это все. Происхождение! – ничто на свете не имело такого значения. Он гордился своей родословной, огромным поместьем неподалеку от Берлина, принадлежавшим его роду уже более века, той службой, которой многие его прославленные предки удостоили кайзеров и канцлеров. И, конечно, знаменитым прусским генералом Людвигом фон Шюсслером, героем 1848 года, который возглавил военные силы, подавившие либеральный мятеж, тогда как прусский король Фридрих Вильгельм II впал в отчаяние и капитулировал. Фон Шюсслер чрезвычайно остро сознавал свою принадлежность к выдающемуся роду.

К сожалению, всегда находились недоброжелатели, считавшие, что фамилия – это его единственное достоинство. И потому фон Шюсслеру частенько приходилось скрежетать зубами из-за того, что его таланты остаются непризнанными. Он писал изящные, прекрасно построенные, украшенные многочисленными аллюзиями на Гёте дипломатические меморандумы и ноты, но их почему-то воспринимали как самые обычные документы.

И все же никто не может стать вторым секретарем немецкого посольства в таком важном месте, как Москва, не имея знаний, умения и таланта. По правде говоря, он был обязан своим постом старому другу семейства графу Фридриху Вернеру фон дер Шуленбургу, немецкому послу в СССР, занимавшему положение дуайена московского дипломатического корпуса[59]. Но, господь свидетель, в немецком министерстве иностранных дел было полно аристократов – взять хотя бы самого министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа, или его заместителя Эрнста фон Вайцзекера, или Ханса Берндта фон Хефена, или предыдущего министра иностранных дел барона Константина фон Нейрата… и этот список можно было бы продолжать и продолжать. Кто еще способен в такой степени осознавать всю громадность величия, присущего германскому духу – цивилизации, давшей миру Бетховена и Вагнера, Гёте и Шиллера? Цивилизации, определившей весь ход движения цивилизации мировой!

Адольф Гитлер не имел такой привилегии, как ряд своих великих предков, но он, по крайней мере, обладал дальновидностью. Несомненно, можно было найти слова в пользу свежей крови. Каким бы утомительным и тщеславным ни казался фюрер, он все же был способен оценить величие немецкого народа. И, в конце концов, если отбросить всю его риторику о массах, Третий рейх жаждет законности и стабильности, которые могут быть обеспечены только аристократами, такими, как фон Шюсслер.

По этой причине фон Шюсслер проводил почти все выходные в Кунцеве, сидя над своими мемуарами. Его прославленный предок Людвиг фон Шюсслер тоже потратил немало сил на создание мемуаров, гарантировав таким образом себе место в истории. Рудольф перечитывал труды предка пять или шесть раз и был уверен, что его мемуары окажутся намного важнее, чем воспоминания генерала. В конце концов, доставшиеся ему времена гораздо важнее и намного интереснее.

Конечно, жить в Москве было крайне утомительно, что уж тут скрывать, но его пост в Москве – славный пост, просто следовало почаще напоминать себе об этом. Пройдет еще немного времени, Германия выиграет войну – ее невозможно избежать, хотя Сталин ведет себя кротко и уступчиво, Россия остается единственной страной, способной, хотя бы теоретически, одержать верх над Германией, – а потом фон Шюсслер, увенчанный заслуженной славой выдающегося человека, достойно послужившего своему отечеству, сможет удалиться в собственный schloss[60], кататься верхом на своем славном Липпизанере по прекрасной сельской Германии. Он закончит и доведет до совершенства свои мемуары и издаст их к восторгу публики.

И он возьмет с собой свою несравненную драгоценность, свой Красный мак, ту единственную, которая скрашивала ему сумрачную Москву. Он всегда будет благодарен своему старинному другу доктору Герману Берендсу. С Берендсом – теперь он носит звание унтерштурмфюрера[61]резерва (ваффен-СС) – он вместе ходил в школу, а потом в Марбургский университет. Там они оба получили степень доктора права, там же вместе занимались фехтованием. Берендс был куда более заядлым фехтовальщиком, чем фон Шюсслер, и гордо носил на щеках глубокие шрамы, оставленные рапирами. После университета их пути разошлись: фон Шюсслер пошел по дипломатической стезе, а Берендс поступил в СС. Но они продолжали общаться, а незадолго до отъезда Шюсслера в Москву Берендс сделал его как бы своим поверенным. Он по старой дружбе раскрыл Шюсслеру один большой секрет, который стал ему известен. Тайну, которая, по его мнению, могла пригодиться школьному приятелю.

Берендс открыл ему тайну Михаила Баранова, героя русской революции.

И когда фон Шюсслер вскоре после прибытия в Москву познакомился с дочерью старика на приеме в немецком посольстве… Что ж, как говорит древняя немецкая пословица, Den Gerechten hilft Gott[62]. Если ты хороший человек, то можешь смело рассчитывать на лучшее. Родословная снова доказала свое значение, правда, на сей раз решающую роль сыграла родословная не фон Шюсслера, а изумительной русской балерины. Тайна ее отца. «Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина» – как же верно это сказано!

Он не шантажировал ее – нет-нет, было бы грубой ошибкой так расценивать его поведение. Это было всего лишь способом привлечь ее внимание, завязать отношения. Шюсслер помнил, как побледнела девушка, когда он в тихом углу залы посольства шепотом рассказал ей то, что знал о ее отце… Но все это осталось в прошлом. Как совершенно справедливо когда-то говаривал ему его отец: Mars offnet das Tor der Venus. Der erste Kuss kommt mit Gewalt. Der zweite mit Leidenschaft (Марс открывает ворота Венере. Первый поцелуй добывается силой. А второй порождается страстью).

– Ты сегодня очень тиха, моя любимая, – сказал он.

– Я просто устала, – ответила молодая красавица. – Это же очень трудный спектакль, ты ведь знаешь, Руди.

– Но это так не похоже на тебя, – упорствовал Шюсслер. Он погладил ее груди, легонько потискал пальцами соски. Щека женщины чуть заметно дернулась, как будто от боли, но фон Шюсслер тут же понял, что это был знак наслаждения.