страдания, и бегу к выходу. Ноги в кеды засовываю, задники стаптываю, времени нет даже обуться нормально, не говоря о том чтобы одеться. Бегу сломя голову по улице, в серой пижаме со звёздочками, спотыкаюсь, из-за того что кеды с ног слетают. Мчусь, мимо бабок наших, мимо прохожих, как будто саму смерть обогнать могу. И плевать мне, что они все подумают. Только бы это не повторилось! Только бы не повторилось! Забегаю в клинику и сразу ору во все горло на администратора. Очередь людей со своими питомцами на меня недовольно смотрят, типа они тут сидят ждут, все по записи, а я без очереди хочу влезть. Ору так, что сама себя боюсь. Угрожаю, если немедленно не помогут. Врач в белом халате выходит, Адику в рот заглядывает, веки поднимает, глаза рассматривает. Говорит что-то про отравление и про реанимацию. Вроде на русском языке, а я слов совсем разобрать не могу. Страшно до ужаса. Мне кажется, я не вынесу, если его потеряю. Ассистент забирает его у меня из рук и скрывается за белоснежной дверью с табличкой «интенсивная терапия». Я следом иду, не могу его оставить. Девушка администратор меня не пускает. Нельзя говорит. Как нельзя то? Это же МОЯ собака! А она как Терминатор, не пробиваемая. Бумаги оформляет, вопросы задаёт. Отвечаю на автомате, не задумываясь подписываю все, что она мне подсовывает. Итак знаю что там обычно пишут. Что в случае смерти, врачи не виноваты и я не буду иметь никаких претензий. Лавочки все заняты, сажусь на пол возле этой двери и жду, косые взгляды из очереди мимо себя пропускаю. В руках только телефон. Ключей от квартиры нет, видимо даже дверь не закрыла. Максим звонит. Забрасываю. Не до него мне сейчас. Пытаюсь услышать что там за дверью, но ничего не слышу. Только собственные мысли в голове и звук собственного сердца. Наркодиллер звонит. Беру трубку.

— Кирюх, а ты где? — спрашивает. — У тебя дверь нараспашку!

— Дан… — слова в горле застревают. Язык не поворачивается сказать. Умом понимаю что щенок в таком состоянии, что вряд ли выживет.

Минут десять прошло, в клинику взрываются трое. Дан, Федя и Настя. Парни с администратором разговаривают, выясняют что да как. Настя рядом со мной опускается, обнимает. Терпеть не могу, когда меня из жалости обнимают. Врезать хочется. Зубы сжимаю и терплю. Не хочу её обидеть.

— Кира, он поправится. — говорит, и как будто сама в это верит.

И тошно от этих слов. Глупые все. Они его не видели, а я видела. Тремя лапами в могиле. Какой поправится?! Осторожно разжимаю её руки и в сторону отвожу.

— Вы че пришли? — спрашиваю.

— Тебя поддержать. — говорит Федя, садится на освободившееся место на лавочке вклинившись в очередь.

Смотрю на Дана. Тоже переживает. Дергается весь, нервничает.

— Это Марина твоя, его отравила! — говорю и чувствую горечь на языке.

— Не могла она. — отвечает уверенно. Отмахивается. Даже мысли такой не допускает. — Я дома был все время.

— А может вы вместе травили? — спрашиваю. — Он вам трахаться помешал? — понимаю что истерика начинается, перестаю себя контролировать. Но сил не хватает остановиться.

— Кирюх, ты гонишь? — смотрит в глаза требовательным взглядом. Злится. — Пиздюк мне как родной!

В мою спину бьётся открывающаяся дверь. Быстро встаю на ноги, в лицо врачу заглядываю. С ужасом жду приговор.

— Анализы показали что у щенка отравление крысиным ядом. — говорит, строгим взглядом на меня смотрит.

— Крысиным? — переспрашиваю. — Где он его сожрать мог? Это же яд! Его просто так в аптеке не купишь!

— Отраву для крыс можно купить в любом СЭС.-говорит врач. — Её покупают дачники, чтобы крыс на участках потравить. Иногда дворники разбрасывают на помойках. Ваш пёс мог незаметно съесть отраву во время прогулки.

— Если он сдохнет, вы с Мариной у меня сами крысиный яд жрать будете! — кричу Дану. По лицу его вижу, что сам в шоке.

— Я уверен, что на помойке. — говорит уверенно, к выходу поворачивается. — Я все узнаю. — быстро выходит на улицу.

А я точно уверена, что не могла просмотреть! Он всегда на поводке, к мусорным бакам даже не подходим.

— Он умрет? — поворачиваюсь ко врачу. Хочу слышать честный ответ.

— Яд попал в организм сравнительно недавно. Мы промыли желудок, поставили капельницу. Полежит под наблюдением у нас в реанимации. Я думаю, через несколько дней он оправится.

Администратор зовёт пройти на стойку для оплаты. А я кошелек не взяла. Дверь то не закрыла, о деньгах тем более не подумала.

— Я сейчас, домой сбегаю. — говорю.

Федя встает со скамейки, карточку свою прикладывает, даже не смотрит на сумму.

— Я отдам. — говорю.

— Кирюх, пойдем мы тебя домой проводим. — отвечает. За плечи обнимает.

— Нет! — мотаю головой. — Я здесь буду.

— Идите! — вмешивается администратор. — Как будут новости о его состоянии, мы вам позвоним.

Бросаю взгляд на белоснежную дверь, в которую унесли моего щенка. И как же я его брошу? Ненормальные все! Он же маленький ещё, ему страшно будет. Он должен чувствовать что я рядом, до конца. Да и как я потом сама на себя в зеркало буду смотреть, если друга оставлю?

— Кирюх, пойдем. — Федя крепче мои плечи сжимает и к двери разворачивает.

Вырываюсь, как дикая, а саму истерика душит. И слез нет, совсем.

— Идите! — повторяет администратор. — Вы нам только посетителей пугаете! Ваша собака под наблюдением, ничего с ним не будет. Если только отравили, значит поправится. У нас и не таких спасали. Идите! Я Вам позвоню. Вы ему здесь ничем не поможете!

Может они и правы. Выхожу на улицу. К клинике Кит подходит. Тоже взволнован, видимо Дан уже доложил. Протягивает мне стакан со свежим кофе, а мне бы чего покрепче. За плечи обнимает, в глаза сочувственно заглядывает.

— Кирюх, — говорит. — Все хорошо будет. — к себе притягивает.

И я его обнимаю за талию. Лицом в широкую грудь утыкаюсь. Чувствую его поддержку, как будто готов разделить со мной все переживания, и легче становится. А он стоит не двигается, крепче в себя вжимает сильными руками. По голове гладит, успокаивает. Поднимаю голову, смотрю на Федю с Настей. Тоже волнуются, искренне, как за себя. Понимаю что я не одна. Что мне есть с кем разделить эти переживания. И они готовы принять часть этих переживаний на себя, чтобы мне легче стало. Даже успокаиваюсь немного. Появилась уверенность в том что Адик обязательно поправится. Не может он умереть, когда столько людей за него волнуются.

Идём все вместе ко мне домой, Кит за плечи обнимает, своим духом не даёт