Во всей этой суете я совсем позабыл о событиях, связанных с подготовкой к возможной командировке. Но очень скоро понял, что эта идея вовсе не утратила своей актуальности. В один из последующих дней меня внезапно вызывают на какой-то инструктаж в первый отдел. Одного! Сердце тревожно замирает в предчувствии чего-то необычного. Неужели офицерская идея закрутилась на полную катушку? Ведь в первый отдел просто так не вызывают! Не такого ранга я человек, обычный рядовой, не более. Бегу бегом, вприпрыжку, забыв про всякую солидность старослужащего. Влетаю в здание штаба, небрежно козыряю часовому у знамени, и скоренько мчусь к белой, окованной железом двери с номером 5. Стучусь, поскольку просто так в нее не войдешь, ведь за ней страшная секретность прячется! Открывается щель дверного глазка (только-только просунуть почтовый конверт), и меня принимается внимательно разглядывать Абрек Шалвович Посишвили, правая рука Григоряна по ЗАС (засекреченная армейская связь). По фамилии он, вероятно, грузин, но по натуре — истинный абрек (вреден, немногословен и подозрителен). Он осматривает вначале меня, потом, не менее внимательно и настороженно, пространство за моей спиной, будто там еще кто-то может прятаться.

— Ты одын? — спрашивает он, насмотревшись вдоволь.

Или Абрек не доверяет своим глазам, или делает это просто так, на всякий случай. Язык так и чешется сказать, что нас двое, но время поджимает, и я просто молча, но с достоинством, киваю.

— Грыгорян звал? — продолжает он свой допрос.

Я киваю вновь, более нетерпеливо. Окошечко захлопывается, и за дверью несколько раз звякает связка ключей, с которой Абрек не расстается даже в бане. Толкаю полураспахнувшуюся дверь, потом вторую, обитую коричневым дерматином, и попадаю в заветный кабинет.

— Товарищ майор, — поднимаю я ладонь к правой брови, — рядовой Косарев по вашему вызову прибыл.

— Хорошо, — кивает он, не отрываясь от лежащей перед ним бумаги, — садись.

Присаживаюсь на краешек стула. В моей груди словно бы ком стоит, наверное, это от одолевающего меня волнения. Раз вызвали сюда, куда не каждого солдата за весь срок службы вызывают хоть раз, то, значит, дело мое почти решенное. Но только почти. Как всегда, последняя виза на любой документ ставится именно здесь, в секретной части. Значит, и судьбы наши здесь правятся. Теперь моя главная задача состоит в том, чтобы даже слова не сказать поперек, даже взгляда косого не кинуть. Сижу как первоклассник на нервом уроке. Спина прямая, руки лежат на коленях ладонями вниз, взгляд направлен прямо в грудь майора, ни выше, ни ниже.

— У командования полка, — весьма издалека начинает Григорян, поднимаясь и по-сталински расхаживая позади своего стола, — есть мнение о том… что сопровождать группу офицеров управления в заграничную командировку должны несколько хорошо подготовленных военнослужащих срочной службы. Задача, возлагаемая на них, будет очень ответственна и явно не каждому по плечу.

Он останавливается и с прищуром, как-то искоса, с хитрецой, смотрит на меня. Я же, сделав «уставное» лицо, с готовностью киваю, давая ему понять, что целиком и полностью согласен с такой постановкой вопроса.

— Мало того, — продолжает он свой неспешный поход туда — сюда, — каждый отобранный боец должен быть подготовленным и знающим специалистом по своей армейской специальности. Но это еще не все. Вот ты, Косарев, — останавливается он, — по какому бы критерию выбирал людей на столь непростое дело?

— Прежде всего, — вскакиваю я, — в боевом походе от каждого человека требуется отличное знание боевой техники и каждый должен иметь достаточную практику по работе с ней. Посылаемый в командировку солдат, особенно в зарубежную, должен не менее полугода стажироваться на боевых постах… Да и мог на память назвать все позывные и частоты основных радионаправлений. Но к тому же он должен быть достаточно умелым: без труда чинить радиоаппаратуру или, например, водить автомашину. На худой конец должен хорошо ориентироваться на местности и вдобавок отлично стрелять из зенитки. Тогда да, такой солдат не только себя сможет содержать в боевых условиях, но и оказать максимальную пользу командованию части. И в набираемой вами команде каждый должен уметь делать сразу несколько других дел. Я имею в виду вот что. Каждый должен уметь приготовить в полевых условиях пищу, знать, как разжигать бездымные костры, добывать воду из растений, чинить одежду и тому подобное.

— А ты, например, что кроме службы умеешь делать? — вытягивает шею наш любознательный секретник.

— Ставить палатки умею, разжигать огонь в лесу, — принялся перечислять я свои навыки, загибая для убедительности пальцы, — а также ориентироваться по карте в незнакомой местности. Я в походы ходил с двенадцати лет, и даже в одиночку по громадным лесам хаживал. Готовить я умею не очень, только каши, да обычные супы, но зато умею чинить сапоги и одежду. Вот, например, — гордо выставляю я из под стола украшенный заплаткой правый сапог, — моя работа. Не стыдно и показать.

— Действительно, — с интересом заглядывает под стол Григорян, — довольно аккуратно сделано.

Я поворачиваю ногу то так, то этак, и сапог тут же начинает издавать характерный «начальственный» скрип.

Григорян настораживается.

— Они у тебя отчего так поскрипывают? — подходит он ближе. — У меня почему-то молчат…

— Да потому, — продолжаю я развивать хозяйственную тему, — что я придумал новый состав для их чистки. Да, и самое главное, — воду они совсем не пропускают,

— Это какой же состав-то?

— Смешиваю девять десятых мастики для натирки полов, — заговорщически понижаю я голос, с одной частью касторки из аптечки. Теплые сапоги намазываю полученной смесью и потом неделю хоть по грязи ходи, хоть по воде — они будут внутри сухие, и без всякого сапожного крема.

Григорян чрезвычайно заинтересован и не скрывает этого.

— Так они у тебя от этого так музыкально скрипят? — спрашивает он еще раз, пригибаясь едва ли не до пола.

— Так точно, — вытягиваюсь я в «струнку», — именно от моего состава.

Дело все в том, что сапоги во всем многоногом полку ОСНАЗ скрипят особым, заливистым скрипом только у трех человек. У самого полковника Карелова, старшины Фомина и у меня. Первые двое — вопрос особый. К полковнику с дурацкими вопросами «про сапоги» просто так не подъедешь. Фомин же обычно пожимает плечами и говорит, что такие сапоги ему случайно попались. А на меня вообще никто внимания не обращал, поскольку, какой может быть спрос с простого неотесанного в военном этикете солдата.

— Ну-с, замечательно, Александр, — незамедлительно ставит в списке какую-то отметку секретник, — запиши быстренько свой рецепт на бумаге и можешь быть свободен.

Говорит он эту фразу явно от всей души, и глаза его сияют с особой гордостью. И даже жирную птичку-галочку около моей фамилии он прочерчивает твердой рукой, уверенно. Он уже и теперь знает, что через неделю стоящий перед ним рядовой отбудет в дальние страны и в полку опять останутся лишь три человека с фасонистым, музыкальным скрипом сапог.