— Чтобы испытывать такие чувства, нужно как минимум иметь совесть, — усмехнулся Давид. — А я сомневаюсь, что она у тебя есть. Честь, совесть, гордость. Но, как бы то ни было, ты мать моего ребёнка, мне придётся с этим смириться и соблюсти кое-какие правила.

— Да? Как интересно! Свежие оскорбления и очередные обвинения я уже услышала — рада, что ты верен себе. Но уже сгораю от предвкушения, что ты придумал ещё.

— Может, угадаешь, Александра Квятковская, раз ты так хорошо меня знаешь? — улыбнулся Давид, как мог только он — смертоносно.

В душе всё заледенело. Алекс боялась и предположить, что ещё он придумал.

— Мне жаль, что я не такая, как тебе хочется меня видеть, Давид, — вздохнула она. — Лживую, вероломную шлюху, такую же как отец и брат, конечно, проще ненавидеть и использовать, как она того заслуживает. Можешь сколько угодно пребывать в своих заблуждениях на мой счёт, упиваться ненавистью и местью, мне всё равно — я не твоя собственность. Что бы ты ни придумал — я этого не сделаю.

Давид Гросс довольно сверкнул глазами.

— Конечно, сделаешь, милая. Завтра ты выйдешь за меня замуж.

Глава 45

Примерно такой реакции Давид от неё и ждал.

Ужас. Какой бы Алекс Квятковская ни казалась язвительной, решительной, смелой — сообщение о свадьбе её ошеломило. Кровь отлила от лица, потом прилила. А потом Давид подумал, что не прочь сейчас побороться с этой разъярённой львицей в другой плоскости — горизонтальной.

И эти занятные мысли так его захватили, что голос разума уже казался таким далёким, что едва пробивался сквозь бешено бьющийся пульс чуть ниже пряжки ремня, и кровавое марево, застилающее глаза. Но именно пряжка ремня со звездой, которой отец стегал его, поучая, что эмоции не должны затмевать разум, слабостям нельзя давать волю, боль не должна мешать думать и действовать, вернула Давида в реальность.

Он взял себя в руки, как должен был сделать тогда в офисе, и всего этого бы не случилось.

Только был не уверен, что сожалел.

— Я не выйду за тебя замуж, — хмыкнула Алекс, потянув лежащий на кровати чемодан.

Давид едва успел его подхватить — он оказался неподъёмным для беременной женщины. Покачал головой, поставил чемодан на пол. Другого ответа он и не ждал.

То есть другого ответа на вопрос, поставленный так. Опустись он перед ней на одно колено, протяни кольцо, она бы, может, и поломалась, но согласилась. А вот так, без права выбора, он бы и сам отказался. Но именно на это Давид и рассчитывал.

Прошлый раз, когда Давид сказал, что она едет с ним, Алекс тоже ответила категоричным отказом.

— Тебе не надоело? Отвечать «нет» на любой вопрос, что я тебе задаю?

— Так это был вопрос?

— В том-то и дело, что нет. И тем не менее ты поторопилась возразить.

— Видимо, дальше ты скажешь, что тебя не интересует мой ответ, — демонстративно зевнула она. — А тебе не надоело? Каждый раз говорить, что своего ты добьёшься в любом случае?

Она встала боком к окну, и Давид видел, как округлился за эти недели её живот. Как она вся незримо изменилась, и словно стала светиться изнутри невидимым светом, что озаряет материнство, чудо рождения новой жизни.

Давид кашлянул, прочищая горло, потому что неожиданно расчувствовался. Но она всегда на него так влияла, эта кучерявая ведьма, он даже начал к этому привыкать, что размякал как сухарь в тёплом молоке, едва она оказывалась рядом.

Он заставил себе напомнить, что она его враг. Что одного имени её было достаточно, чтобы заставить ожесточиться, а потом глотать сердечные капли пожилую женщину, добрее которой Давид не знал никого на свете. Выходившей, вырастившей вон какого богатыря из рахитичного задохлика с параличом Мишки, на которого ни один врач бы не поставил, давшей любовь, кров и заботу ни одному сироте. Одного имени…

— Как ты мог привести дочь Квятковского в наш дом, — качала она головой, вытирая слёзы.

— Галь, — обнял её Давид. — Дай ей шанс. Я же тоже сын своего отца.

И Давид хотел громко заявить: «Но я же не такой!», но осёкся, вдруг испугавшись мысли: а может, такой? Такой же женоненавистник, для которого женщина — это то, что на один раз. То, чем пользуются. Чем грех не пользоваться, потому что все они шлюхи.

Такая у отца была философия. Так он и жил. Так и сдох.

Давид отогнал непрошеные мысли. Он не сейчас понял, что должен жениться. Он уже договорился в ЗАГСе, купил кольца и платье, заказал церемонию. И принял решение не потому, что думал обо всей этой чепухе, а потому, что представил, что будет дальше. Когда Квятковский узнает, а он узнает. Когда ребёнок родится, а он родится. И не Галины слёзы словно что-то затронули в его каменном сердце, когда он кинулся Алекс защищать. Он решил, что женится, когда принял решение защищать их всегда: Алекс и своего малыша. Потому что кто, если не он.

— Александра Квятковская, — качала седенькой головой Галя. — Как же тебя угораздило, мальчик мой? — гладила его по руке. — Вот уж воистину судьба-судьбинушка. Он неё не сбежишь.

Юрий Иванович тоже тяжко вздохнул.

— Ладно, хорош причитать, мать, — пригрозил он жене. — Иди лучше, ужин готовь. А то Мишка уже, гляди, скоро углы в кухне обгладывать начнёт.

— Да чего ж его готовить, — всплеснула она руками. — У меня готов. Сейчас я накрою.

И она пошла накрывать на стол, а Давид поднялся к Саше.

Ожидаемо, ничего хорошего из этого не вышло.

Но как Давид себя ни уговаривал, что женится лишь из чувства долга, что это лучший вариант, где-то в глубине души, что-то, как та беззубая старуха, нашёптывало ему, что это не так.

— Пошли ужинать, — приказал он строго, раздражением и злостью пытаясь заглушить этот шепелявый голос. — И нет, мне не надоело, — ответил он на вопрос Алекс, который уже успел подзабыть. — Я всегда добиваюсь своего, дорогая.

— Только всегда ли цена, что ты за это платишь, себя оправдывает? — гордо вздёрнула она подбородок и прошла мимо него в распахнутую дверь.

«Не всегда, — ответил Давид сам себе, больше отвечать было некому. — А может, она права, не всегда стоит быть правым? Может, попробовать для разнообразия оказаться неправым?» — спросил он и усмехнулся.

Давид знал, что Галя с Юрием Ивановичем с ними не сядут, не из-за Алекс, так уж было заведено. Он купил этот дом для них, предоставил право распоряжаться им по своему