— Вы были очень, очень добры ко мне, — пробормотала Гермия, ощущая неловкость оттого, что леди Лэнгдон не догадывается об их решении.

Но она знала, что маркиз был прав, говоря, что, если бы он пригласил одного из родственников на свадьбу, остальные обиделись бы на всю жизнь, так что лучше не приглашать никого.

— То же самое и со мной, — сказала Гермия. — Я абсолютно уверена, что дядя Джон и тетя Эдит были бы в страшном гневе, и не только потому, что их не пригласили на свадьбу.

— Забудь об их переживаниях, — ответил маркиз. — Я нисколько не сомневаюсь, что твоя кузина рано или поздно найдет подходящего жениха, будучи очень упорной молодой женщиной.

Гермия ничего не сказала на это, не желая оказаться недоброй.

Она подумала, что Мэрилин не сможет найти кого-либо столь же поразительного, как маркиз, и она знала, какой несчастной должна была чувствовать себя кузина, потеряв его.

Но все ее размышления вытесняло ощущение счастья от осознания того, что она станет его женой и они будут вместе вечно и навсегда.

— Ты вполне уверен, что, женившись на мне, не станешь вновь… пресыщенным и… циничным? — спросила она.

— Если, как колдунья, ты не сможешь избавить меня от чувства скуки, — отвечал он, — я потеряю веру в твою магию.

— Ты пугаешь меня.

— Я люблю тебя, — отвечал он. — Я люблю тебя так, что уверен: то, что мы знаем друг о друге в настоящий момент, является лишь вершиной айсберга, и для нас остается еще столько открывать и исследовать друг в друге, что на это понадобится по крайней мере столетие.

Гермия рассмеялась, но она знала, что это правда.

— Более того, — продолжал маркиз, — я должен еще столькому научить тебя, мое сокровище, а любовь — очень обширный предмет.

То, как он говорил, смутило Гермию, но это не было смущение, которое она испытывала когда-либо ранее.

Как будто что-то теплое и волнующее пробегало волнами по ней, и ей хотелось, чтобы он вновь целовал и целовал ее, и они сближались бы все теснее и теснее друг с другом.

— Я люблю тебя… я люблю… — шептала она, не в силах сказать что-либо еще.

Когда она возвратилась домой и рассказала отцу и матушке, что она выходит замуж за маркиза, они сначала были просто поражены.

Но затем, когда родители поняли, как сильно она любит его, они наполнились таким счастьем, что викарий буквально излучал радость.

— Это то, о чем я всегда молилась, моя дорогая! — говорила миссис Брук. — Как глупо было с моей стороны не осознавать, что Бог ответит на мои молитвы. Мне не следовало и на мгновение сомневаться, что ты найдешь такую же любовь, которую мы нашли с твоим папой.

Ее матушка понимала, как никто другой, насколько важно было постараться не испортить ее замужества и поэтому хранить его пока в тайне.

На следующий день после ее возвращения домой из Лондона прибыло свадебное платье, и она убедилась, что только маркиз мог выбрать наряд, столь изысканно прекрасный и точно такой, какой пожелала бы она для своего венчания с ним.

Платье было белым и обшитым кругом крошечными бриллиантами, выглядевшими как цветы с капельками росы на них.

Был еще бриллиантовый венок для ее волос, б форме диких цветов, такой прекрасный, что Гермии казалось, будто он сплетен руками фей.

Когда няня накинула на ее голову белую вуаль, скрывающую лицо, в глазах старой женщины блеснули слезы.

— Ты выглядишь неземной, — сказала она, — это правда! Как будто ты вышла из сада или из леса, как одна из этих волшебных фей, о которых ты всегда говорила, когда была маленькой.

— На них я и надеюсь походить, — призналась Гермия.

Странно, но она знала, что этого хотел и маркиз, желая видеть ее сказочным существом, в чем он не походил ни на одного из других мужчин.

Питер, одетый в подаренный маркизом костюм, был очень доволен своим новым видом, и Гермия подумала, что он вряд ли заметил ее наряд, — Ты представляешь? — сказал он ей, когда прибыл из Лондона. — Твой маркиз послал фаэтон с четверкой лошадей, чтобы доставить меня сюда, и вот, прислал мне еще письмо!

Он затаил дыхание, как бы с трудом веря в то, что читает.

— Здесь написано, что в следующий семестр у меня будут свои две лошади в Оксфорде и еще большой кредит у портных моего зятя, что позволит мне одеваться почти так же великолепно, как и он сам — Он так великолепен! — прошептала Гермия.

— Я думаю, что ты великолепна тоже, — сказал Питер, — и заслуживаешь все, что имеешь, и даже много большего!

Гермия улыбнулась его словам, и идя теперь по проходу церкви под руку с братом и видя своего отца, стоящего перед алтарем, и матушку, сидящую на передней скамье, она подумала, что никто на свете не может быть благословлен более чудесной семьей И когда она увидела маркиза, ждущего ее, ей показалось, что он окутан ослепительным звездным светом.

Над их головами пели ангелы, и вся церковь была наполнена музыкой любви.

После того как разрезали кекс, испеченный для них няней, и выпили превосходного шампанского, привезенного маркизом из Лондона, отец Гермии произнес очень маленькую речь.

Он пожелал, чтобы счастье, которое они испытывали в этот момент, росло и углублялось каждый год, проведенный ими вместе.

Затем Гермия надела свое платье, назначенное в дорогу, соответствующее цвету ее глаз, накинула сверху легкий плащ, надела шляпку, украшенную лентами и цветами того же цвета, что и платье.

В деревне, по которой лежал их путь, еще почти никто не проснулся. Прибытия маркиза в церковь не заметил вообще никто.

Лишь когда они проезжали мимо домика миссис Барлес, Гермия увидела Бэна, выглядывавшего через одно из окошек, и она поняла, что он, как всегда, будет первым, кто разнесет по деревне весть о том, что случилось нечто необычное.

Но теперь это уже не имело значения.

Она была замужем, она уезжала с человеком, которого любила, и маркиз уже запланировал длинное свадебное путешествие. Оно должно было начаться с нескольких дней, проведенных в его загородном доме, которого Гермия еще не видела.

Маркиз уже сказал, что хотел показать ей не только свои сокровища в доме, но также и те места в округе, которые так полюбились ему с детства.

— Леса для меня тоже кое-что значат, — признался он. — о чем я не могу говорить ни с кем, кроме тебя, поскольку обычные люди не поймут меня.

— Поймут лишь колдуньи, фен и эльфы! — улыбнулась Гермия.

— И Дьяволы? — спросил он.

— Ты не должен так называть себя теперь, — ответила она. — Теперь ты снова Архангел, которым был прежде, чем лишился милости, и я буду очень зла, если кто-нибудь опять назовет тебя Дьяволом.

— Кроме как, может быть, на ипподроме, — улыбнулся он, — и, мое сокровище, никто в мире не сможет иметь такого везения, чтобы получить тебя!