нас до состояния углей, выжечь изнутри все внутренности танка, оставив остов внешне невредимым.

Повезло, бл…! Повезло!

— Повезло! — попытался выкрикнуть я, но из обожженного горла вырвалось лишь глухое карканье.

И тут же прильнул к перископу.

Женщины с ребенком больше не существовало. Вместо них на земле лежали неузнаваемые, истерзанные взрывом тела. Родная, зачем же ты выскочила так не вовремя… зачем?..

«Тигр» исходил черным дымом. Его башню повернуло на сторону, и, хоть и не сорвало окончательно, но было видно, что ремонту это уже не подлежит.

— Ура-а-а! — раздался громогласный крик из множества глоток, и вперед, огибая нашу машину, бросилась пехота.

Мысли с трудом вертелись в моей голове. Контузило? Или просто шибануло о перегородку?

— Все живы?

— Нормально, — тряхнул головой Корякин.

— Живой, — подтвердил Носов.

Казаков лежал за моей спиной в луже крови. Я потрогал жилку на его шее — нет биения. А потом увидел, что висок пробит одним из осколков. Он умер мгновенно, и я уже ничем не мог помочь.

Зато наша помощь требовалась другим, тем, кто бежал в атаку без прикрытия брони и стали.

Ненависть. Чистая, незамутненная. Концентрированная. Она плескалась в моей груди, ища выход. Грозя разорвать все мое существо в случае, если я ничего не сделаю.

— Малый вперед! Леша, за пулемет! Убивай всех!

Глава 15

Казакова мы похоронили у подножия холма, рядом с живописной березовой рощей. Сколотили простой крест, вбили его в землю, сверху повесили шлемофон.

Большинство погибших погребли в общей могиле, но мы отстояли право проститься с нашим другом отдельно.

Помолчали. Постояли, смотря в синее небо. Каждый в эти мгновения думал о чем-то своем, личном. Прощание с другом — это вообще очень личное дело. Слова тут неуместны, они пусты и не передают нужного объема смысла. Был человек, и нет человека. Ушла целая вселенная, сконцентрированная в отдельной личности. Он о чем-то мечтал, кого-то любил… грустил, смеялся, много работал, воевал.

— Пусть земля тебе будет пухом… — глухо произнес Петр Михайлович, после чего развернулся и пошел к нашей позиции, тяжело ступая по стылой земле.

На лице Лехи я увидел слезы. Он их даже не скрывал, не пытался смахнуть, они текли по его щекам до подбородка, капая вниз.

Чтобы не смущать друга, я пошел за Корякиным. Казалось бы, мы победили, выполнили приказ командования, взяли город, подбили три танка… но почему же так тяжело дышать?

Чуть повернувшись назад, я увидел, что Леша бредет за мной следом, понурив голову. Переживет. Люди быстро привыкают к смерти, когда она случается вокруг повсеместно. Сохранение собственной жизни перестает считаться главной задачей. На первое место выходит иное: бить гадов, выдавливать их все дальше и дальше, уничтожать, словно тараканов, выжигать, травить, убивать… чтобы никого из них тут не осталось, чтобы на своей шкуре испытали все то, что готовили другим…

Пока что нам в экипаж никого не назначили новым заряжающим, так что мы, осиротев, остались втроем.

Корякин пытался развести костер шагах в десяти от нашего танка, но выходило у него плохо. Обычно этим делом занимался Казаков, он же отвечал за наши припасы, он же чаще прочих готовил еду.

— Тушенка есть? — спросил я. Петр Михайлович в ответ неуверенно пожал плечами. Он не знал.

Я не стал его напрягать и залез в танк. Там в одном из ящиков я нашел пару банок свиной тушенки и запечатанную бутылку водки, которую Казаков хранил для особого случая. Вот случай и настал. В бумажном кульке нашлось немного крупы.

Когда я вылез из машины, Леха уже помог разжечь костер. Из ближайшей речушки набрали воды в котелок, подвесили его над огнем, потом закинули крупу и стали ждать. Вода все никак не хотела закипать.

— Кружки подставить! — велел я. — Помянем…

Разлил казенную, не жалея.

— Не чокаясь…

Выпили до дна. В голову мгновенно ударило — я так давно не пил, наверное, с Нового Года. Носова тоже слегка повело, а вот кряжистого Корякина водка не брала, он лишь еще более помрачнел лицом и, мрачно посидев еще минут десять, ушел спать в палатку, не дождавшись ужина.

Я бухнул в кашу обе банки тушенки, перемешал все ложкой, чуть подсолил, и тут же чуть не одурел от аромата.

Мимо как раз проходил незнакомый мне солдат, лет пятидесяти на вид, в ватнике, надетом поверх комбинезона. Он принюхался к запахам, исходящим от нашего котелка, и даже остановился, потягивая носом.

— Голодный? — кивком головы я пригласил его подойти ближе.

— Есть такое дело, — обаятельно улыбнулся он. — Уж больно вкусно у вас пахнет!

— Насыпь ему, — сказал я Леше, и тот мигом сбегал до танка, притащив ложку и котелок Казакова. Ему теперь без надобности.

Солдат ел в охотку, мы же едва ковыряли ложками котелки. Опьянение быстро сходило на нет, и все, что хотелось — завалиться спать, как это благоразумно сделал Михалыч.

— Ух, знатная у вас каша получилась! — похвалил случайный гость, насытившись. — Благодарствую! Давненько такой не едал!

— Для своих не жалко, — пожал я плечами, — одно дело делаем…

— Твоя правда, — не стал спорить солдат, поднялся на ноги, взял котелок и ложку в руки и сказал: — Схожу, помою у ручья. Пять минут!

— Оставьте, — Леша забрал у него посуду, — я сделаю…

Он прикрыл остатки еды тряпицей для Петра Михайловича, тот проснется — поест, собрал все прочее и ушел отдраивать песком в ручье.

Незнакомец поинтересовался у меня, глядя ему вслед:

— Чего он такой угрюмый?

— Друга похоронили час назад.

Солдат негромко охнул, но не перекрестился:

— Прости, не вовремя я к вам влез! Получается, съел его порцию?

— Мертвым — погост, живым — горячая каша. Не бери в голову, друг. Выпей-ка, помяни друга нашего.

Я плеснул остатки водки в кружку, и солдат выпил одним глотком.

— Земля ему пухом… — сказал он и ушел, я остался один у догорающего костерка. Эта война забирала слишком много жизней. Она коснулась каждой семьи, каждого дома. Что я мог сделать, чтобы закончить ее раньше положенного судьбой срока? Прежде я уже думал об этом, но так ничего и не надумал.

Чем я могу помочь? Ведь у меня в голове целая куча послезнания. Допустим, я не инженер, и не смогу выдать готовые чертежи танка или самолета.