Антисоветчик Александров меня за сутулость: Горбатый Хер.

Из долгопрудненской жестяной коробки всем раздаю дефицитные перышки.

Всем подсказываю, подсовываю списать.

Сержусь, что сосед-татарин не способен скатать диктант или контрошку.

Все время в напряжении. Руки прижаты к бокам. Из подмышек сбегает холодными струйками пот. В школе – чувство физической грязи. Я брезгаю казенными завтраками – зараза – стараюсь не заходить в уборную.

С последним звонком срываю со стены пальто – вешалка тут же в классе – и домой.

После второй смены по темным улицам страшно. Ничего, когда по пути с кем-то. Когда один, мамино/бабушкино: вон идет человек, смотри, чтоб он тебя не стукнул.

На темной улице отнимают учебники: большие деньги на рынке. Я учебников не носил.

– Ты домой прибегал прямʼ весь в мыле. Я тебе по четыре рубашки на дню меняла. (!?)

Придя, всегда слышал:

– Опять еле можаху? Сейчас ужин будет, а ты пока прими положение риз.

И куда я так стремился? Мне ведь нужно было к утешительному занятию, чтобы один и в покое. Покой был, весьма относительный. Один – втроем на тринадцати метрах – я почти никогда не бывал. Делая уроки, громко выл, чтобы заглушить телефонные разговоры, соседское радио. На улицу не выходил: за зиму на Большой Екатерининской слабые дворовые связи отсохли.

В школу шел нехотя, загодя, по Второй Мещанской: Третья, ближе, была унылая, разве что в середине желтый особняк, некогда солиста Большого театра. Еще помню у двери латунную доску с орлом, да по школе бродят кремовые лакированные конверты: АМБАСАДА ЖЕЧИПОСПОЛИТЕЙ ПОЛЬСКЕЙ В МОСКВЕ.

Раз у Филиппа-Митрополита навстречу мне совсем ранний:

– Заболела! Уроков не будет.

Сколько раз я потом у Филиппа-Митрополита сам решался и заворачивал: заболела, уроков не будет.

Сколько раз сам сказывался больным. Когда врешь, что болен, заболеваешь вправду. Было чем: бабушка/мама оберегали меня.

Болезнь – это чистая совесть, покой, законное утешительное занятие – чтение. В который раз Облако в штанах и Хулио Хуренито. Новое: Гоголь. С десяти лет Гоголь яркостью и искусством удивительных слов стал любимым на всю жизнь.

Третий класс. Сталинская красотка – перекись, надо лбом валик, маленькие глаза, большие щеки:

– Баба-Яга в ступе едет, помелом следы заметает.

– Людмила Алексеевна, что такое ступа?

– Это тележка такая.

Она или вроде нее:

– В городе – кварта́л, в году – ква́ртал.

Дневник:

25 декабря 1944 г.

…учусь в IV кл. в 249 шк куда перевели наш класс из 254 шк. школа не очень хорошая. Однажды я с товарищами убежал с 4-го урока не хотелось оставаться на 5-й урок, на следующий день нас вызвали к директору. Итог. 2-х исключили 5 простили. Меня простили. Учителей зовут по-русски Яков Данилович, Арифметика Клавдия Александровна (Рубь сорок), История Тамара Павловна Естествознание Ираида Никифоровна (живородка) География Ирина Самойловна (царевна лягушка), рисование – Борис Иванович, Воен. дело – Яков Сергеич. Военрук ухаживает за Ириной Самойловной…

Конечно, что та, что другая школа – обе не очень хорошие.

254-я – сталинская четырехэтажная, с квадратными окнами – на случай войны под лазарет, десятилетка. Директор, старый Иван Винокуров провинившихся долбит ключом по темечку.

249-я – два этажа пятиэтажного жилого модерна, семилетка. Директор, слепнущий минер с двадцатью шестью осколками, оставляет на час-два-три после уроков, дотемна, до ночи, пока самому сил хватает:

– Кто разбил окно – встать!

Все сидят.

– Кто не разбивал окно – встать!

Все встают.

Сначала просвет: Яков Данилович, литератор, с фронта, только что руки-ноги целы. Интеллигентные очки, ямочка на подбородке:

– Кто знает, откуда произошло слово алфа́вит! Может, кто догадается? Кто из вас учил иностранный язык?

– Какая у тебя самая любимая книга?

Я, как положено, полным ответом:

– Моя любимая книга – роман Гоголя Мертвые души.

– Мертвые души не роман. Это поэма.

И мне радостно, что поэма.

Он продержался недолго: только что руки-ноги целы. Несколько раз его замещал еврей, опухший, в очках – такой в переулке просил у мамы двадцать копеек, и она дала ему рубль: несчастный. Класс не ставил его ни во что, игнорировал или глумился:

– Швейка пришел! Швейка!

Он ничего не замечал и с нищим пафосом свистел межзубными:

– Вороне где-то Бог поΘвлал куΘочек Θиру…

ЛиΘица видит Θир, лиΘицу Θир пленил…

Потом русский/литературу захамила арифметичка – старая, румяная, хромая: Рубь-сорок, Яков Данилович называл свой предмет литературное чтение, Клавдия Александровна – просто чтение.

Отчитала меня за дитё в изложении. Распекла Булекова: в диктанте халат написал холад. Булеков был последний китаец со Сретенки, сын циркача.

Дневник:

28 апреля 1945 г.

Вчера наши войска в Германии соединились с союзниками. По радио говорили Сталин и Черчилль. Были салюты…

Сегодня в школе. На чтении Рубь сорок вызвала Булекова и дала читать ему “1 мая” там фраза: – “Вбежал Федя Мазин и в трепете радости…” Булеков прочел: – “Вбежал Федя Магазин и в трепе́те радости…” Рубль сорок Булекову двойку, а ребята смехом сорвали урок.

На немецком читают чудовищней. Здоровенный дебил Франк на каждом Ich ухает, на heute радостно матерится.

Полкласса верит, что клеенка по-немецки – дас Пизда́с, что фарштеен – это вообще. Подначивают:

– Спроси, как будет клеенка!

– Спроси, что такое фарштеен!

– Спроси, что такое Муттер дайне зо!

Дальше этого интерес к немецкому не подвигается:

– Не хотим учить фашистский язык!

Чванная немка Василиса Антоновна Чако оправдывается:

– Я не немка, я гречка.

Кто-то в немецко-русском нашел Чако – и о чем говорить, если с царя Гороха школьники затвердили:

      Их бина,

      Ду бина,

      Полено,

      Бревно.

      Что немка – скотина,

      Мы знаем давно.

Ираида Никифоровна – Живородка – по естеству – у передней парты:

– Слово ботаника происходит от греческого ботанэ – растение. Ника – сокращенное от наука.

Глиста Панфилов с первой парты тянется пальцем к ее причинному месту. Весь класс – внимание. Живородка:

– Что тебя привлекает?

Грохот.

Хорошенькая географичка Ирина – Царевна-лягушка – за ней ухаживает военрук – входит в класс. Закрывая дверь, естественно, на миг отворачивается – и тотчас в нее нацеливаются, летят фрейдовские бумажные голуби. Краснеет. Подходит к карте. Там переделано: Джезказган – Джазказган, Соликамск – Ссаликамск.

Как на брошюрах Госполитиздат – Госполипиздат.

Мой сосед татарин Резванов взахлеб рассказывает, как будет работать шпионом в МГБ, а пока дрочит под партой. Я не понимаю, чем он занимается, но не спрашиваю, а он на одном прекрасном уроке наполняет своими молоками непроливашку и передает на стол Ирине Самойловне.

Гогот.

На военном деле – без уговору