имела до сорока орудий, стоящих очень низко к уровню моря, и единым залпом по ватерлинии могли легко потопить идущий первым корабль, который застопорил бы продвижение остальных.

Оказалось, что со стороны Таманского полуострова в сторону Керчи выступал мыс с длинной косой, оканчивающейся примерно за километра до крепости. Далее, метров четыреста шла мель, глубиной всего до полутора метров. Судоходный фарватер, с глубинами от трёх до пяти метров, проходил совсем близко к Керченскому берегу и едва ли одновременно пропустил бы два парусника, идущих параллельными курсами.

По косе была проложена дорога, вымощеная плоским, камнем, в котором многими тысячами колёс за многие столетия образоваись четыре колеи от двухколёсных арб, стоявших на окончании мыса на небольшой площадке. А может быть колеи были сделаны специально, чтобы повозки не сталкивались. Здесь проходил один из «шёлковых путей», и в мирное время работала паромная и лодочная переправы, перемещавшая грузы туда и обратно. Сейчас ни парома, ни лодок на переправе не было. Часть повозок стояли пустыми, некоторые были наполненны укрытым шкурами и перевязанным верёвками товаром. Рядом с товаром в палатках проживали его владельцы, с тревогой глядящие на подъехавших верхом нукеров.

— Убирайте товар, — крикнул Мустафа, смотревшим с испугом на него купцам.

— Погонщики разбежались вместе со своими верблюдами, господин, — сказал, подходя и кланяясь, один из них.

— Запрягайте своих рабов и укатывайте повозки. Мне надо поставить здесь пушки. Пустые короба снимайте с колёс, и заполняйте камнями, ставя по две, — крикнул он своим канонирам.

Купцы засуетились, раздавая команды рабам, но гружёных телег было много, а рабов на каждую телегу было мало. Не ездят купцы с большой свитой, слишком дорого обходилось каждое грузовое место.

Мустафа посмотрел на бессмысленную суету, хмыкнул, и взмахом руки привлёк внимание периодически поглядывавшего на него ближайшего купца. Это был худой, замотанный в красно-синие шелка старик.

— Слушаю тебя, господин, — подошёл он.

— Сколько вы заплатите мне, за то чтобы я помог вам? — спросил Мустафа. — Только смотри не продешеви.

— Я готов отдать двадцать акче, господин.

Мустафа скривился.

— Хорошо! Пусть каждый из вас даёт по двадцать акче. Мне нет резона на вас наживаться. Ибрагим! — крикнул он, разворачиваясь в седле. — Оттяните повозки нашими верблюдами.

— Сейчас исполним, шехзаде! — крикнул одетый в длиннополую безрукавку без рубахи, тюрбан и шаровары с сапогами чернобородый громила.

Это был его первый сотник и порученец, приставленный князем Александром. Мустафа не знал, что Ибрагим был простым русским оборотнем и ценил его за исполнительность и недюжинную силу. Ибрагим из-за своей нечеловеческой природы не боялся ни жары, ни холода и мог, как волк неделю не принимать пищу без утраты функциональности.

— Шехзаде? — удивлённо воскликнул купец. — Господин сын султана? Какой? Я знаю всех.

— Я старший.

— Шехзаде Селим? Не может быть! Я хорошо знаю его!

— А Мустафу знаешь? — усмехнулся

— Мустафу?!

Старик в изумлении и испуге расширил глаза и раскрыл рот. Потом закрыл рот обеими ладонями и со стуком о камни упал на колени.

— О, Аллах всемогущий, спасибо тебе за такую радость. Сподобил Аллах увидеть первого наследника живым и здоровым.

Старик заплакал. Из-под его ладоней побежали грязные ручьи слёз.

— А я смотрю, и не верю своим глазам.

Он поднял лицо на Мустафу.

— Ходили слухи, что ты вознёсся на небо прямо из покоев султана Салмана, но мало кто в это верил.

— И правильно делали, — рассмеялся Мустафа. — Просто один кудесник залечил мне раны, нанесённые стражниками отца. Рустем-паша заманил меня в шатёр к отцу, а сам наговорил ему, что я иду его убивать, а я даже кинжал с собой не брал. Моя мать убеждала меня, что это ловушка, но я не поверил. Я любил отца.

— Любил? — удивился старик и покачал головой. — Я тебя понимаю. Тебя любили янычары и после твоей «смерти» многие подняли восстание. Сейчас я слышал, что появился самозванец под твоим именем, но я не верил, что это ты. Ты помнишь меня?

— Я сразу узнал тебя, старик. Ты Мехмед, отец Белим-аги, моего друга и моего генерала. Визирь и позвал меня тогда обсудить вхождение моей армии в войско султана[6] для войны с Персией.

— Мой сын убил Залом-Махмуда — агу.

— Мне сообщили, — кивнул головой Мустафа.

Он увидел, что Ибрагим погоняет плетью погонщиков верблюдов, тянущих за собой двугорбых монгольских «бактрианов»[7], которых Мустафе для похода выделил Александр, сказал:

— Приходи вечером ко мне в шатёр, поговорим. Я понимаю, что на ту сторону тебе перебираться не обязательно? Ты ведь добираешься в Стамбул?

— Да, шехзаде. Но здесь нет кораблей.

— Корабли будут. Перевози свой товар туда, где грузят глину. Знаешь?

— Знаю, да. Но я не один хочу доставить товар в Стамбул.

— Думаю, одного корабля вам хватит для вашего товара, — Мустафа махнул рукой в сторону повозок.

— Это не весь товар. Рядом с крепостью есть ещё.

— А-а-а… Я видел. Хорошо. Я дам вам большой корабль. А сейчас ступай.

Старик неспешно отошёл, и вскоре площадка, предназначенная Мустафой для размещения батареи, очистилась. Пустые повозки освободили от колёс, установили на кромке косы и стали укладывать в них камень, выковыривая его прямо из дороги. Когда он лежал в земле, казалось, что он плоский с обеих сторон, но оказалось, что стёсана только одна сторона и это Александра, тоже наблюдавшего за строительством импровизированной крепости, удивило.

— Встретил знакомого? — спросил он, хотя прекрасно слышал, о чём говорил Мустафа и старик.

— Удивительная встреча. Это отец моего друга Белима, моего генерала. Того, который убил моего «убийцу». Ты же мне сам рассказывал про это. Помнишь? Что меня убили думали многие. Вот и он… Никто и представить не мог, что кто-то может, кроме Аллаха, или джина перенести человека за много-много земель. Я никогда бы не увидел твоего холодного моря, если бы меня не убили и ты бы не перенёс меня на свой маленький остров на реке со смешным именем Усть-Луга.

— Луга, — поправил его Александр. — Это город Усть-Луга, а река Луга. Город в устье реки.

— Да? А-а-а… Устье! Ты говорил. Агиз по-нашему. Рот.

— Красивое место, но холодное. И много этих… Асагелик… Вошь? Летают.

— Комаров и мошки? — рассмеялся Санька. — Это да! Даже меня они грызли.

— Но зато я увидел,