Локации могли меняться в зависимости от потребностей и физического состояния их владелицы, неизменным оставался только кофе. Даже плед можно было при желании заменить толстой кофтой, но вот кофе… Сегодня это была арабика, сваренная по-турецки, с медом и чесноком. Неочевидное сочетание, дающее изумительный вкус. Я надеялась на то, что и моя слежка за родителями Руслана приведет к такому же результату.

* * *

В кабинете давно никого не было, кроме Гарика, который все еще печатал отчет о задержании. Усталость и вечная спешка с каждым годом давали знать о себе все больше. Бессонница давно была в числе его частых гостий. А перспектива провалить это дело сделала ее постоянной спутницей Папазяна.

В таких случаях хорошо помогает надежный тыл, семейный очаг или хотя бы женское тепло рядом, но Гарик вот уже почти полгода был одинок. Если подумать, то в былые дни полгода могли вместить в себя несколько коротких, но ярких романов, о которых Гарик то и дело вспоминал, предаваясь сентиментальной слабости. Женщин он обожал. Будь его воля, он бы окружил себя ими, как иной коллекционер окружает себя прекрасными куклами. Но эти привередницы не оставались с Папазяном надолго. Иногда это было их желанием, а в каких-то случаях он сам рвал отношения, решительно и бесповоротно уходя из жизни очередной красавицы.

Вертихвостка Иванова стояла прекрасным особняком среди его прелестниц. Она была красива, умна, находчива и абсолютно невосприимчива к нему как к мужчине. Это и печалило, и подстегивало одновременно. Хотя он никогда бы не признался в том, что их перепалки нравились ему едва ли не больше, чем их несостоявшийся роман. Не то чтобы он когда-то был возможен, но сентиментальные моменты, которые с возрастом случались все чаще, вызывали в памяти не только то, что было, но и соблазняли тем, что так и не случилось.

Чем больше над отчетом сидел Папазян, тем больше ему нравилась версия Тани. Веских улик не было, но в их случае это вопрос времени. То же можно сказать и о мотиве. Зябликов с детства знал семью Овчинниковых, встречался с их дочерью. Общее прошлое всегда служило нескончаемым источником поводов для членовредительства. Поэтому алиби Руслана хоть и выглядело железобетонным доказательством его непричастности к смерти Кирилла, на деле таковым не являлось. Ему не обязательно быть исполнителем, чтобы стать виноватым.

С тех пор, как Танька указала ему на рабочих, которых предпочитает нанимать Петр Николаевич, у Гарика в голове как будто зажглась лампочка, освещая возможные варианты развития событий. Одним из них был тот, в котором Руслан заводит полезные знакомства в мастерской отца. И тогда кто-то из работников, боясь увольнения и прочих неприятностей, которыми вполне могли пригрозить Овчинниковы, решается на преступление.

Это была вполне себе версия и весомый повод завернуть с обыском в мастерскую Петра Николаевича. За такую версию Папазян готов был даже простить Таньке ее странный выбор мужчин.

* * *

В доме просыпались в восемь утра. Свет зажегся в одной из комнат второго этажа, видимо, это была хозяйская спальня. Спустя несколько минут уже весь первый этаж был освещен. Дверь открылась, и я увидела, как во двор вышел Петр Николаевич в толстом свитере, с лопатой. За ним выбежала собака некрупной породы, скорее для души, чем для охраны. Мужчина начал расчищать подъезд к воротам от снега, выпавшего за ночь.

Работал он медленно, часто делая перерывы, но держался молодцом. Если не знать предысторию, могло показаться, что Петр Николаевич просто еще не проснулся. К нему вышла жена, и по ее суетливым движениям я поняла, что она погнала его в дом.

Папазян обещал нагрянуть с обыском ближе к двенадцати, поэтому у них еще было время побыть в благостном неведении. Их адвокат, как сообщил все тот же Папазян, точно стоил всех денег, что на него потратили Овчинниковы. Все, что мог сделать Гарик – это продержать Руслана семьдесят два часа в изоляторе. Обвинения, предъявленные ему, не были из разряда тяжелых преступлений, чем и воспользовался адвокат.

Ближе к десяти утра Петр Николаевич уехал, о чем я написала Папазяну. Его жена осталась в доме, и я продолжила сидеть в засаде, с любопытством ожидая реакцию женщины на обыск в мастерской мужа. В том, что он ей позвонит, я не сомневалась.

Наконец в ожидаемое время, когда Папазян с коллегами учинял проверку законности ведения дел в мастерской, жена Овчинникова вышла из дома и направилась в хозяйственную пристройку, что находилась рядом с баней. Вытащив оттуда железную бочку, она что-то бросила в нее.

Почуяв неладное, я поняла, что времени на обдумывание плана нет. Заведя мотор, я спустилась к улице, ведущей к дому Овчинниковых. Стучаться в ворота не было смысла. У меня даже не получилось бы перелезть через них. Но чем хорош частный сектор, так это своей неоднородностью. Дом родителей Руслана не был окружен такими же коттеджами. И лишь с одной стороны их участок упирался в старенький домишко, ушедший в землю почти по самую крышу. Судя по вытоптанным дорожкам, дровам и дымку, струящемуся из трубы, там жили. Но жиденький заборчик, служивший оградой между участками, давал мне возможность быстро перемахнуть через него.

Удача была на моей стороне, потому что времени, что женщина ходила в дом за жидкостью для розжига, как раз хватило на то, чтобы почти завершить мои скачки по участку. Я все еще была далеко, когда увидела, как она с готовностью дальнейших действий поливает жидкостью то, что находилось в бочке.

– Стоять! – закричала я что было сил. – Предупреждаю, я вооружена. Руки вверх! Отойти от бочки! Живо!

Эффект неожиданности был слегка смазан тем досадным обстоятельством, что меня не услышали сразу. Выходя во двор собственного дома, не ожидаешь увидеть мчащуюся на тебя с пистолетом заполошную женщину. Поэтому Овчинникова не сразу отреагировала, успев, впрочем, бросить зажженную спичку.

Я подлетела так быстро, насколько это позволили мои лишенные всякой грациозности попытки пробраться через сугроб к заборчику и перелезть через него, тут же угодив уже в другой сугроб. Чертыхаясь так, что, будь жив мой дед, он бы одобрительно покряхтел, услышь он мои вирши, я налетела на бочку, вмиг перевернув ее.

– Назад! Руки вверх! – продолжала орать я, пытаясь потушить пламя.

Армейские ботинки, купленные по случаю в военторге, в который раз оправдывали свое присутствие в моем гардеробе.

– Это я заберу, – запыхавшись, сказала я, унося с собой то, что напоминало вещи, завернутые в старые газеты.

Женщина выглядела совершенно сбитой с толку и только молча