Люди впервые ступили на плато в середине сороковых годов двадцатого века — отважные беглецы, которые, спасаясь от НКВД, сумели перебраться через бездонную расщелину. Ночами они иногда просыпались, с тревогой вслушиваясь в многократно усиленный эхом шум потока на дне пропасти — не предвещает ли вой Джурмут им новой беды.

Минуло тридцать пять лет, и маленькое безымянное селение превратилось в совхоз, официально носящий название «Знамя Октября». Электричество сюда было подведено еще в конце шестидесятых, линия телефонной связи установлена чуть позже, а в середине семидесятых началось бурное строительство, выросли новые дома, школы и клубы.

Иногда приезжали ученые, изучавшие жизнь обитателей леса-заповедника, а в начале восьмидесятого неожиданно началось строительство научно-исследовательского комплекса, в состав которого входило и общежитие для ученых — жители совхоза уже знали, что комплекс будет работать круглый год, группы сотрудников станут постоянно сменять друг друга.

Лет пятнадцать назад, когда село было практически оторвано от всего мира, подобная новость потрясла бы воображение его жителей, но теперь от бетонного моста через расщелину к шоссе Евлах-Лагодехи тянулись две покрытые асфальтом широкие дороги, вдоль которых стояли указатели. И хоть движение здесь было не столь напряженным, как в больших городах, водители строго соблюдали все дорожные правила, поскольку в памяти людей еще жило воспоминание о страшной автокатастрофе шестьдесят пятого года — тогда, не сумев разъехаться на узкой тропе, в пропасть рухнули тяжелый грузовик и автобус с туристами.

Нынче со дня трагедии минуло пятнадцать лет, и ближе к вечеру директор совхоза Рустэм Гаджиев пришел навестить могилы погибших вместе со своей дочерью Халидой.

— Значит, его и вправду уже нет, — тихо проронила она, кладя цветы рядом с крестом, на котором был прикреплен портрет красивой молодой женщины. — Он в этот день всегда…

Рустэм понял, что хотела сказать дочь — в годовщину смерти матери, погибшей в катастрофе, Юрий не мог бы не приехать сюда… если бы был жив. Рука отца легла на плечо молодой женщины, боль ее души стократно отозвалась в его сердце.

— Доченька, свет очей моих, — дрогнувшим голосом сказал он, — я жизнь отдал бы для твоего счастья.

— Знаю, папа, — Халида щекой коснулась его руки, — но что-то все время заставляло меня верить.

— Не надо об этом, — попросил отец, — ты ведь умница и понимаешь, что сейчас об этом тебе думать не надо.

— Да, папа, но не хватает сил, — она печально взглянула на свой выпирающий живот и тяжело вздохнула: — Я ведь даже не успела ему сказать, если б он знал, то все, возможно было бы иначе, он бы никогда… Это я во всем виновата, папа!

— Халида, ты огорчаешь меня, не говори бессмысленные вещи! — он хотел сказать это строгим тоном, но не сумел.

Четыре жены Рустэма Гаджиева родили ему пятнадцать сыновей, но только одну дочь, и дитя это было для него дороже всего на свете, он никогда не мог по-настоящему сердиться на нее.

— Папа, когда ты в последний раз приезжал и в Москву и говорил со следователем, он… что он сказал тебе?

Рустэм с нарочитым удивлением приподнял брови:

— Не понимаю, я ведь все тебе рассказал.

…Конечно, он рассказал ей не все. Халида не знала, что в середине апреля рабочие, осушая котлован в районе Ясенево в двух километрах от их дома, обнаружили труп мужчины. Вода в котловане, находящимся рядом с теплотрассой, не замерзала всю зиму, поэтому от тела мало, что осталось, но на нем было надето зимнее кожаное пальто Юрия. Приехавшие из Ленинграда Сергей и Наташа Муромцевы опознали пальто — это был их подарок племяннику ко дню рождения. К тому же в кармане лежали его документы. Наскоро проведенная экспертиза не обнаружила следов насилия и указала наиболее вероятную причину смерти — утопление. Это подтверждало первоначальную версию следствия — самоубийство на почве нервного срыва. Следователь так и объяснил прилетевшим в Москву Рустэму Гаджиеву, его сыну Ильдериму: после разговора с оппонентом, приведшего их зятя в состояние стресса, он, не дойдя до дома, решил свести счеты с жизнью.

Родные убедили следователя временно скрыть этот факт от Халиды — до августа хотя бы, пока она не родит. Тот пошел им навстречу, как он сам объяснил, по соображениям человеколюбия. В действительности из-за того, что это его устраивало — жена Лузгина могла бы потребовать дополнительной экспертизы для опознания тела, а это было нежелательно. Ну, и ко всему прочему, дело нужно было срочно закрывать — до начала московской летней олимпиады оставалось меньше трех месяцев. Пришло негласное указание от начальства покончить с «мелкой работой» и переключить все внимание на охрану порядка в столице, куда вскоре должен был хлынуть поток иностранцев…

Халида не знала, что дело об исчезновении Юрия закрыто и поиски прекращены, но в словах близких, пытавшихся отвлечь ее от грустных мыслей, ей постоянно чудилось нечто недосказанное. Вот и теперь, печально поникнув головой, она вздохнула:

— Да, папа, конечно, ты рассказывал, но… Знаешь, Юра ведь был такой эмоциональный, а когда я получила диплом кандидата наук, это очень сильно его задело и после разговора с оппонентом… Я думала: что, если он от отчаяния внезапно решил все бросить и уехать, а потом опомнился и теперь стыдится вернуться? У меня была надежда, что сегодня… Ты ведь знаешь, папа, как Юра любил свою маму — два года он никуда не хотел уезжать отсюда и каждый день ходил на ее могилу. Потом мы каждый год в этот день обязательно приезжали положить цветы. Помнишь, как мы прилетели в тот год, когда родились двойняшки? Он повез меня на самолет прямо из роддома, я даже не успела заехать домой.

— Ну, и ничего страшного не произошло, — благодушным тоном заметил Гаджиев, пытаясь отвлечь дочь от горестных мыслей. — Здесь у нас куча нянек тебе в помощь, питание намного лучше, чем в Москве, чистый воздух. Помнишь, как я впервые увидел девочек? Мне тогда срочно нужно было ехать на два дня в районный центр на совещание, но вы должны были приехать, и из-за вас я задержался — хотел повидать до отъезда. Ты дала мне девчонок, положила одну на левую руку, другую на правую, и они тут же дружно меня обмочили, а я был в своем лучшем костюме. А твой сын смеялся и кричал: «Мой дедушка мокрый! Мой дедушка мокрый!». Еще в ладошки хлопал, баловник такой!

Воспоминания отца не развеселили Халиду, она подняла на него свои прекрасные глаза, полные печали:

— Папа, я думала, что если Юра… — ей не удалось выговорить слово «жив», — тогда он должен был сегодня приехать сюда. Он знает, что я все ему прощу. Но его здесь нет. Почему?

У Рустэма Гаджиева не хватило сил утешать дочь, внушая ей надежду, которой, как ему было известно, не было. Вместо этого он повторил свою попытку перевести разговор в другое русло:

— Халида, дитя мое, нужно быть мужественной. Кстати, я не говорил тебе, что скоро приезжает Сергей с научной группой?

— Дядя Сережа приезжает? — радостно встрепенулась молодая женщина. — Надолго?