– Когда я орал – не вмешивайся, почему ты вмешался? Если б не твое дебильное вмешательство, никто лишний тут не поселился бы! – завопил Шурик.

– Слушай, я тебя сейчас в милицию сдам.

– Нет, это я тебя сдам! Ты со свистом отсюда вылетишь, и никто о тебе не пожалеет, даже эта умалишенная.

– Мальчик, ты меня почему умалишенной считаешь? Вас что, обоих милиция разыскивает? – не поняла Катя.

– Обоих, обоих! – заверил Шурик радостно. – Оставайся с нами, третьей будешь!

– Я не могу, мне надо к Глебу.

– Вот к этому ужасу? – хихикнул Шурик

– Почему это он ужас? Он талант, – заявила влюбленная Катя. – Он будущая звезда. Эти деньги я везла ему на клип. У Глеба уникальный голос. Я распродала все и никогда об этом не пожалею. Потому что ради искусства я готова на все.

– Я ж говорил, что ты привел в дом сумасшедшую! – резюмировал мальчик.

– Это твой брат? – спросила Катя у художника.

– Это мой ученик. Я прошу за него прощения.

Катя села и сказала:

– Глеб любил меня, но искусство ему дороже. И это правильно. Теперь, без денег, я ему не нужна. Но он мне нужен.

– Нет, – сказал Шурик, – вас не вылечить!

По телевизору шла передача «Путь в звезды». На экране пел не кто иной, как сам Глеб. О голосе говорить не приходится, а вот пафосу было море! Но Катя смотрела заворожено. Художник из вежливости кивал. Шурик от нечего делать стал за спиной у Кати изображать движения Глеба. Да так точно и ловко, что художник не выдержал, прыснул со смеху. Она резко обернулась и, увидев смеющегося Феликса, но не заметив кривляний мальчика, зло сказала:

– Издеваешься! Да если б мне было куда пойти, я б с вами ни секунды не осталась!

– Катя! – художник схватил ее за руку. – Прости, это так, вырвалось.

– А тебе как? – обернулась Катя к мальчику.

– Класс! Талант! Гений! – прикинулся дурачком Шурик.

– Правда? – обрадовалась девушка.

– Ага!

– Ты добрый, – сказала Катя, – иди сюда, дай руку.

– Это еще зачем? – не понял мальчик.

– Погадаю! Я профессионально гадаю. У меня бабушка гадалкой была.

– Не, я в такие дела не играю!

– А я играю! – сказал художник и протянул Кате ладонь.

– Ты будешь жить долго, – вздохнула Катя, глядя на большую ладонь художника. – У тебя будет много детей. Ты никогда не разбогатеешь. Но это неважно. Тебя полюбит женщина. Красивая. И ты ее тоже полюбишь.

– Я знаю, – тихо сказал художник. – Я даже знаю, какой она будет.

– А ну, посмотри, меня женщина полюбит? – протянул свою ладошку Шурик.

– Тебе еще рано, – миролюбиво сказала Катя.

– Шел бы ты, Шурик, спать, уже поздно, – попросил художник.

– Одно поздно, другое рано. Не пойду, вдруг он еще споет! – кивнул Шурик на экран.

– Нет, не споет. В его репертуаре пока только одна песня, – пояснила Катя, – но только пока!

– Кать, а Кать, – спросил мальчик, – вот скажи, правда можно так любить, как ты любишь этого Глеба?

– Правда, – вздохнула она тихо.

– Мой прадед так влюбился в мою прабабку, – сказал вдруг Феликс и начал рассказывать: – Он был бедный, а она богатая. Он пришел к ней в дом и говорит ее отцу и братьям, хочу, мол, посвататься. Они над ним час смеялись, а потом и условие поставили – купи ковров, сервизов и всякого там барахла, тогда и приходи.

– А он? – одновременно спросили Катя и мальчик.

– Он был пастухом, жил в горах. Овец в большом стаде никто не считал, он и продал полстада. Принес, что надо.

– А они? – опять спросили оба.

…Феликс достал большой плюшевый альбом, показал фотографию сурового человека в национальной одежде.

– Они, конечно, ее не отдали. Но он не успокоился, подкараулил ее, когда она шла к роднику. С ним были друзья…

Теперь на фотографии прадед стоял в окружении таких же суровых молодых людей. Все они держались за кинжалы.

– Она и охнуть не успела – он ее в мешок.

– Молодец! – одобрил Шурик. – Настоящий мужик!

– Ужас какой-то, – прошептала Катя.

– Так она его через мешок укусила, за палец.

– Во дает! – сказал Шурик.

– Молодец! – сказала Катя.

– Палец зажил, потом у них было восемь детей!

На фотографии мужчина и женщина стоят, окруженные детьми.

– Это вот, – показал художник, – моя бабушка. Тут все мои предки. – Он с гордостью листал альбом. – А здесь, – он показал на последнюю пустую страницу, – здесь моя семья будет. Я, моя жена и мои дети.

– И это скоро? – поинтересовалась Катя.

– Как только деньги научусь зарабатывать. – Феликс захлопнул альбом.

– Пора вернуться к нашим баранам, – вздохнул Шурик. – Хорошо бы поесть, а деньги на исходе. Он пошарил по пустым кастрюлям и плошкам. – Если ты за восемь лет жизни в Москве не научился зарабатывать, то никто на свете, кроме меня, уже не сможет научить тебя этому!

В телевизоре во весь маленький экранчик появилась фотография Шурика, диктор снова повторила информацию.

– Ой, – изумилась Катя, – это ж ты!

– Тут ничего интересного. – Шурик попытался загородить собою экран.

– Ну-ка, ну-ка, – отодвинула его Катя, с интересом слушая сюжет про исчезновение сына крупного бизнесмена. – Значит, ты беглый?

– Никто, кроме меня, повторяю, не даст вам возможности обрести желанные дензнаки, – будто не слыша ее, заявил Шурик. – Есть еще вопросы?

Они стояли в маленьком продуктовом магазине у прилавка. Феликс пересчитывал мелочь на ладошке.

– Что вам? – лениво спросила толстая продавщица.

– Колбасы докторской, грамм триста. Нет, двести. Нет, сто пятьдесят! А вот хвостик нам не нужен, нам нужна серединка.

– Может, кубиками нарезать? – с издевкой взглянула на него продавщица.

– Я всегда говорил, стыдно быть бедным, – сказал Шурик.

– Стыдно быть только дураком, – ответил Феликс и вежливо повторил: – Кубиками не надо, надо ломтиками, сто пятьдесят грамм.

– Может, сто сорок девять? – продолжала издеваться наглая продавщица.

– Вам скандал нужен, а мне еда, – миролюбиво ответил Феликс. – Я же просил хвостики не класть, отрежьте серединку.

– Не отрежу.

– Отрежете! – Шурик схватил ее руку, в которой женщина сжимала огромный колбасный нож.

Нож повалился на пол, продавщица завопила: