Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Геральт ударом меча отразил летящую на друида большую двузубую вилку.
— Блокируй, Мышовур!
Изумрудные глаза метнули в них две зеленые молнии. Молнии свернулись в ослепительные, вращающиеся воронки, вихри, изнутри которых рванулась на них Сила, тараном разрывая черепа, гася глаза, поражая дыхание. Одновременно с Силой посыпались стекло, майолика, блюда, подсвечники, кости, надкусанные краюхи хлеба, доски, досочки и тлеющие поленья из камина. Дико крича, словно огромный глухарь, пролетел над их головами кастелян Гаксо. Огромная голова вареного карпа расплющилась на груди Геральта, на золотом поле, медведе и девице из Четыругла.
Сквозь сотрясающие стены заклятия Мышовура, сквозь крик и вой раненых, гул, грохот и звон, сквозь вой Паветты ведьмак неожиданно услышал самый страшный звук, какой только ему доводилось когда–либо услышать.
Кудкудак, стоя на карачках, сжимал руками и коленями волынку Драйга Бон–Дху. А сам, перекрикивая зверские звуки, вырывающиеся из меха, откинув голову назад, выл и рычал, визжал и скрежетал, мычал и орал, создавая невероятную мешанину из голосов всех известных, неизвестных, домашних, диких и мифических животных.
Паветта, изумленная, замолчала, глядя на барона широко раскрытыми глазами. Сила резко ослабла.
— Давай! — рявкнул Мышовур, размахивая прутиком. — Давай, ведьмак!
Геральт ударил. Зеленоватая сфера, окружающая принцессу, лопнула под ударом, словно мыльный пузырь, пустота мгновенно всосала неистовствующую в зале Силу. Паветта тяжело свалилась на паркет и расплакалась.
Сквозь краткую тишину, звенящую в ушах после недавнего светопреставления, сквозь разгром и опустошение, поломанные предметы мебели и полумертвые тела с трудом начали пробиваться голоса.
— Cuach op arse, ghoul y badraigh mal an cuach, — долдонил Крах ан Крайт, выплевывая кровь, сочившуюся из искусанной губы.
— Возьми себя в руки, Крах, — с трудом проговорил Мышовур, отряхивая одежду от гречневой каши. — Здесь женщины.
— Калантэ. Любимая. Моя. Калантэ! — повторял Эйст Турсеах в паузах между поцелуями. Королева раскрыла глаза, но не пыталась высвободиться из объятий. Только сказала:
— Эйст. Люди же смотрят.
— Ну и пусть.
— Не пожелает ли, черт возьми, кто–нибудь объяснить мне, что это было? — спросил маршал Виссегерд, выползая из–под сорванного со стены гобелена.
— Нет, — сказал ведьмак.
— Лекаря сюда! — тонко крикнул Виндхальм из Аттре, склонившись над Раинфарном.
— Воды сюда! — кричал один из стрептских братьев, Держигорка, пытаясь погасить собственным кафтаном тлеющий гобелен. — Воды, скорее!
— И пива! — прохрипел Кудкудак.
Несколько рыцарей, еще способных стоять на ногах, пытались поднять Паветту, однако та оттолкнула их, встала без их помощи и нетвердыми шагами направилась к камину, рядом с которым, прислонившись к стене, сидел Йож, неловко пытаясь освободиться от измазанных кровью пластин панциря.
— Ох уж эта теперешняя молодежь! — фыркнул Мышовур, глядя на них. — Раненько начинают! Одно только у них на уме.
— А именно?
— Разве ты не знаешь, ведьмак, что девица, то бишь нетронутая, не могла бы воспользоваться Силой?
— Пропади она пропадом, ее невинность, — буркнул Геральт. — И вообще, откуда у нее такие способности? Насколько мне известно, ни Калантэ, ни Рёгнер…
— Унаследовала через поколение, это уж точно, — проговорил друид. — Ее бабка, Адалия, движением бровей поднимала разводной мост. Эй, Геральт, глянь–ка! А эта никак не успокоится!
Калантэ, висевшая на плече Эйста Турсеаха, указала на раненого Йожа стражникам. Геральт и Мышовур быстро, но, как оказалось, напрасно, подошли. Стражники отскочили от полулежащего тела, попятились, шепча и бормоча что–то невнятное.
Чудовищная морда Йожа расплылась, затуманилась, начала терять очертания. Шипы и щетина, покачиваясь, превратились в черные, блестящие, вьющиеся волосы и курчавую бородку, обрамляющие бледное, угловатое мужское лицо, украшенное крупным носом.
— Что… — заикаясь, произнес Эйст Турсеах. — Кто это? Йож?
— Дани, — ласково сказала Паветта.
Калантэ, стиснув зубы, отвернулась.
— Заколдованный? — проворчал Эйст. — Но как…
— Пробило полночь, — сказал ведьмак. — Именно сейчас. Звон, который мы слышали раньше, был недоразумением и ошибкой… звонаря. Верно, Калантэ?
— Верно, верно, — простонал мужчина по имени Дани, ответив вместо королевы, которая, впрочем, и не собиралась отвечать. — Однако, может быть, кто–нибудь, вместо того чтобы болтать, пособит мне снять железяки и вызовет лекаря? Спятивший Раинфарн ткнул меня под ребро.
— К чему нам лекарь? — сказал Мышовур, вынимая прутик.
— Достаточно. — Калантэ выпрямилась, гордо подняв голову. — Довольно. Когда все кончится, я хочу видеть вас у себя в палатах. Всех, кто здесь стоит. Эйст, Паветта, Мышовур, Геральт и ты… Дани. Мышовур?
— Да, королева?
— А этот твой прутик… Я стукнулась спиной. И… окрестностями…
— Слушаюсь, королева.
3
— …заклятие, — продолжал Дани, потирая виски. — С рождения. Я так и не знаю, в чем была причина и кто это сделал. С полуночи до зари — нормальный человек, с зари… сами видели что. Акерспаарк, мой отец, хотел это скрыть. В Мехте люди суеверные, чародейства и заклятия в королевской семье могли бы роковым образом сказаться на династии. Со двора меня забрал один из отцовских рыцарей, воспитал, вдвоем мы бродили по миру, странствующий рыцарь с оруженосцем, потом, когда он погиб, я блуждал один. Уж и не помню, от кого–то услышал, что от порчи меня может освободить только ребенок–Неожиданность. Вскоре я встретил Рёгнера. Остальное вам известно.
— Об остальном мы знаем либо догадываемся, — кивнула Калантэ. — Особенно о том, что ты вскружил голову моей дочери. Паветта! И давно?
Принцесса опустила голову и подняла один палец.
— Ну извольте! Ах ты, маленькая колдунья. У меня под носом! Ну дай только узнать, кто впускал его ночью в замок! Ох, доберусь я до фрейлин, с которыми ты ходила собирать первоцветы! Первоцветы, черт побери! Ну и что мне теперь с вами делать?
— Калантэ… — начал Эйст.
— Не спеши, Турсеах. Я еще не кончила. Дани, все сильно усложнилось. Ты с Паветтой уже скоро год, так? И ничего. Это значит, что ты не у того отца выторговал обещание. Предназначение подшутило над тобой. Какая ирония, как говаривает Геральт из Ривии. Ведьмак.
— Чхал я на Предназначения, заклятия и иронии, — поморщился Дани. — Я люблю Паветту, она любит меня, только это имеет значение. Ты, королева, не можешь помешать нашему счастью.
— Могу, Дани, могу, и еще как, — усмехнулась Калантэ одной из своих безотказных улыбочек. — Но, к твоему счастью, не хочу. Есть у меня небольшой должок перед тобой, Дани. За что, сам знаешь. Я решительно хотела… Мне следовало бы просить у тебя прощения, но я этого страшно не люблю. Короче — отдаю тебе Паветту, и мы квиты. Паветта? Ты еще не передумала?