Центральный вход в больницу был закрыт. В правом крыле здания приветливо светился зеленый фонарь приемного покоя. К нему бесперебойно подкатывали машины «Скорой помощи». Слышался отборный мат санитаров.

На скамьях вдоль стен приемной сидели четверо истерзанных молодых людей, а пятый лежал на носилках на полу. Тут же растерянно топтались две молоденькие сестрички – видимо, практикантки из фельдшерской школы. Парни цепляли их разными глупостями. Лежащий на носилках был без сознания.

– Смотри, как Леху отоварили, уже час в отключке! – обратился парень с окровавленной физиономией к соседу. – Запросто коньки отбросит!

– Не-а, Леха здоровый лось, ничо! Я тоже этому, с Паскудовки, врезал по соплям! – отвечал сосед, хлюпая разбитым носом и размазывая рукавом кровь по физиономии. – Вообще, клевое махалово устроили. А то сильно борзые стали.

В другое время Федор Алексеев вмешался бы в разговор истерзанных молодых людей с назиданиями, но в данный момент ему было не до них.

– Куда? – рявкнула на санитаров, вносящих носилки с новым пострадавшим, толстая тетка, жующая на ходу. – Видишь, все забито! Давай в травмопункт!

– Да там тоже полно! – отвечал санитар. – Сказали, сюда. Не бросать же на улице!

– По мне, так и бросить не жалко! Пьянь подзаборная! Вези к ментам! – взвилась тетка. – Вот этих, ходячих! Нечего тут место занимать! Пусть у них голова болит!

– По закону обязаны оказать помошь, – солидным басом сказал парень с заплывшим глазом. – Не имеете права!

– Ты! – заорала тетка, разворачивая корму к парню. – Молчи, поганец, а то я с тобой быстро разберусь! Управы на вас нету, чертяки проклятые, когда вы все уже поубиваете друг друга? На улицу из-за вас выйти страшно, бездельники, паразиты, тунеядцы!

Тетка не нравилась Федору, у нее был отвратительный визгливый голос, но в душе он не мог с ней не согласиться. Он подошел поближе и, дождавшись паузы, спросил о раненом режиссере Вербицком.

– Какой еще Вербицкий? Вы что, мужчина, не видите, что тут творится? Как на фронте! С концерта везут! Культурно отдохнули! Моя б воля, землю бы рыли, а не на концерты ходили! Пьянь, наркоманы! В мое время такого не было. Кому нужна такая свобода? – Она замахнулась на парня с разбитым носом. Тот проворно отодвинулся. – Идите домой, мужчина, – продолжала толстуха. – Приходите днем. У нас посещения с пяти до семи, вот тогда и приходите. – Святослав Николаич! – вдруг закричала она. – Тут мужчина спрашивает про артиста зарезанного!

Небритый мужчина в зеленом халате и маске, болтающейся на груди, бочком пробирался к выходу на улицу. В руке он держал незажженную сигарету. Федор последовал за ним. Мужчина с наслаждением вдохнул ночной воздух, затем прикурил от зажигалки и с наслажденим затянулся. На лице его читалось довольство жизнью.

– Какая ночь! – отнесся он к Федору. – А?

– Хорошая ночь, – согласился Федор.

– И звезды! – прибавил мужчина, задирая голову к небу. – Чистота, невинность, тишина. А мы тут как с ума посходили, честное слово! Э, нет, батенька, что бы мы там себе ни придумывали о гармоничном человеке, человеческий мир никогда не будет гармоничным! Ни-ко-гда. Как человека ни совершенствуй, подлая природа рано или поздно все равно вылезет. Моральный кодекс, десять заповедей, законы, бьемся-бьемся испокон, а все без толку. Никогда! Только в природе возможна гармония. А кроме того…

– Святослав Николаевич, – не выдержал Федор, – часа три назад привезли человека с ножевым ранением. Фамилия Вербицкий. Как он?

– Вербицкий? Режиссер из «Трапезной»? Это кто же его так? Поклонники? Или критики?

– Он самый. Не знаю пока. Он жив?

– Жив… пока. В реанимации. Проникающее ранение левого легкого. Пока рано. Более определенно – завтра. А вообще, могу сказать, что ваш режиссер родился в рубашке. Даже в трех.

– В трех? – удивился Федор.

– В трех. Во-первых, ему повезло, что вода из крана текла холодная. От горячей кровопотеря была бы намного больше. Во-вторых, не захлебнулся и не утонул в ванне, а мог запросто. И соседка обнаружила его очень вовремя. Сорок лет проработала операционной сестрой, любого хирурга за пояс заткнет. Сейчас таких кадров больше не производят – мастодонт! Правда, характер подлючий, видимо, по закону компенсации. – Он затянулся. – И третье – нож не задел сердца. Разве не чудо?

– Чудо, – согласился Федор. – Так вы считаете, есть надежда?

– Завтра. Пока не знаю. Давайте подождем до завтра. Даст бог, выкарабкается. Как говорили древние, mala herba cito crescit, что в переводе с латыни значит «дурная трава быстро растет». Был бы отец семейства, единственный кормилец, кругом положительный – не поручился бы. Нет. А этот, может, и выкарабкается. Вот и толкуй после этого о справедливости судьбы. А вы, кстати, кто такой? – Он окинул Федора внимательным взглядом. – Родственник? Не похоже.

Алексеев представился.

– Понятно. – Доктор затянулся сигаретой и закашлялся.

– К вам подойдет наш человек, – сказал Федор. – Подежурит в палате… Не против?

– Не против. Пусть дежурит, присылайте, капитан. Только повеселее подберите, чтоб анекдоты знал и в картишки мог перекинуться, а то здесь одно бабье… Служба, значит? У меня тоже. Сейчас бы соснуть на пару часиков, – сказал он мечтательно. – Да нельзя, труба зовет. – Доктор вдавил докуренную сигарету в щербатую фаянсовую плевательницу, стоявшую на перилах крыльца, пожал руку Алексееву. – Бывай, капитан! – И побежал внутрь.

А Федор остался задумчиво стоять на крыльце. Ночь действительно была замечательная. Тихая, прохладная, наполненная родниковым запахом молодой травы. Удивительно, как люди могли убивать друг друга в такую ночь.

Он посмотрел на часы. Половина четвертого. Спать не хотелось. Он, как и доктор давеча, задрал голову и вздрогнул – ему показалось, что и земля, и он сам накрыты большим прозрачным колпаком, светлым от звезд и туманностей. Через все небо сияла гигантская полоса Млечного Пути – как зерна, брошенные рукой сеятеля. Федору даже показалось, что он слышит музыку горних сфер. Наверху царила удивительная, благостная гармония.

«Прав доктор, – невнятно подумал Алексеев, – только там гармония. Во всяком случае, – прибавил он, подумав, – с точки зрения такого кратковременного существа, как человек».

Со скамейки под старой корявой липой поднялась женщина и пошла к капитану. Он заметил ее, только когда она оказалась совсем рядом. Это была Регина Чумарова. Она подняла к нему измученное некрасивое лицо и хрипло выдохнула:

– Как он?

– Жить будет, – ответил удивленный Федор.

– Слава богу! – горячо воскликнула Регина. – А я уже не знала, что и думать. Сижу, всю трясет, и боюсь спросить… представляешь?

– Э-э-э… – начал было озадаченный Федор, не зная хорошенько, что сказать.