комната как комната: диван, журнальный столик, шкаф во всю стену (похоже, ровесник квартиры). Обычно в таких шкафах красовались старые сервизы и хрустальные вазы, но этот был забит книгами. Часть из них Ксюха уже читала.

– Держи! – Тимур сдернул с одной из полок фотоальбом – старый, пухлый, заполненный настоящими бумажными фотографиями. – Ниже падать в твоих глазах мне уже некуда, так что любуйся, а я пока аптечку найду и чайник поставлю.

Первые несколько фото изображали нечто малопонятное: облезлый куст, закат в степи (с заваленным горизонтом), россыпь черепков на земле, вереницу палаток. Любоваться было решительно нечем, поэтому Ксюха перевернула страницу – и не пожалела.

Совсем еще молодой Тимур с фляжкой, Тимур с рюкзаком, Тимур с лопатой, Тимур с гитарой, Тимур без ничего… ну, то есть почти без ничего, в плавках, на берегу какой-то илистой заводи. Тимур в компании разношерстных студентов и нескольких взрослых – смешной, взъерошенный, размахивает руками, что-то объясняя.

Федор – раза в два худее, чем сейчас, – расписывающий красками лица смеющимся парням с птичьими перьями в волосах. Тимура среди парней не было (возможно, он снимал), зато на заднем плане обнаружилась Диана, почти неузнаваемая без макияжа и с короткой стрижкой.

И дальше, дальше: раскопки, поездки, чей-то день рождения, вручение диплома и последующая пьянка, перевернутое кресло, из-под которого торчат неопознанные ноги…

Художественной ценности у фотографий не было совершенно, но девчонки из школы за такое продали бы душу (одну на всех, коллективную), все украшения и ответы на четвертную контрольную по физике.

Ксюха долистала альбом до конца, подумала немного и вернулась к снимку с Тимуром в плавках. Мысль продать фото одноклассницам (или хотя бы подразнить их) выглядела крайне соблазнительно, но все же брать чужое нехорошо. Поэтому она просто достала телефон и попыталась сделать копию.

Получалось плохо – пластиковый кармашек бликовал на свету, картинка выходила смазанной. Пришлось фотку вытаскивать, иначе было невозможно рассмотреть узор татуировки.

Да, татуировка у Тимура из студенческих времен оказалась всего одна – тонкая вязь вокруг руки, чуть ниже локтя. Ксюха отсняла ее в максимальном разрешении, чтобы не пропустить ни одной завитушки. Фото с другого ракурса не нашла, но понадеялась, что Людвиг и так разберется, что все это значит.

И только убирая фотографию на место, обнаружила, что за ней притаилась еще одна, перевернутая картинкой вниз.

Ксюха достала ее раньше, чем сообразила, что делает. В какой-то момент (на долю секунды) даже понадеялась, что увидит на снимке обратную сторону татуировки, снятую крупным планом, или вообще подробную схему всех рисунков на теле Тимура, но реальность была жестока.

На фотографии компания подростков едва ли старше Ксюхи теснилась на уличной лавочке, пытаясь сделать так, чтобы все поместились в кадр. Все – с совершенно дикими прическами и не менее диким макияжем. Очень разные, но при этом неуловимо одинаковые – в глазах зарябило от черно-розового. Черно-розовым было все: кеды, майки, браслеты, юбки, пряди волос, значки, сумки и даже один галстук. Хотя нет, галстук был черно-белым. В клеточку.

Ксюха не сразу поняла, что во всем этом цветовом безумии есть как минимум одно знакомое лицо. Даже два. Диана (с выбеленными волосами и сумасшедшим начесом) и…

– Тимур Игоревич, вы что, правда были эмо?!

Да, он говорил про крашеные волосы. Но Ксюха при этом представляла себе какой-нибудь косплей, а не розовую прядь в челке, закрывающей пол-лица.

Тимур вынырнул из кухни – с чашкой в одной руке и бутылкой водки в другой – растрепанный и слегка смущенный. Поймал взгляд Ксюхи и смутился еще больше.

– Это для дезинфекции, а не то, что ты подумала! А это… – он кивнул на фото, – это было давно.

– Эмо? Серьезно?!

– Тогда все вокруг были либо готы, либо эмо. К готам меня не тянуло.

– Почему?

– Никогда не любил кладбища. – Тимур поморщился.

Как-то очень значительно поморщился, как будто с кладбищами у него были какие-то личные счеты.

– Но почему эмо? Можно же было… ну… просто быть никем. Не в смысле совсем никем, а обычным человеком.

Ксюха ожидала, что он отмахнется или скажет что-то типа «так получилось», но Тимур снова поморщился, будто воспоминания вызывали у него головную боль. Неохотно выдавил:

– Это с самого начала было глупостью. Мне просто хотелось чувствовать себя частью чего-то большего. Какой-то общины. А еще нравилось жаловаться на жизнь, на то, что никто меня не понимает, и чтобы остальные поддерживали и жалели. Было бы на что жаловаться…

– А потом?

На студенческих фото не было ни следа черно-розового безумия. А ведь времени прошло… Сколько? Пара лет? Или даже меньше?

– А потом я повзрослел. Давай снимай свою толстовку, я же обещал ее застирать. И посмотрим при нормальном свете, что там у тебя.

Ксюха послушно разделась и задрала футболку.

Тимур (убравший чашку на место, зато вооружившийся ватными тампонами и тюбиком какой-то мази) подошел поближе и осторожно очертил пальцем границу пластыря. На татуировку он не обращал внимания, как будто вовсе забыл о ней, и Ксюха постепенно расслабилась. И не дернулась, когда Тимур аккуратно потянул за краешек пластыря. Тот еще не успел прилипнуть плотно, поэтому отошел легко и безболезненно.

Посмотреть на царапину очень хотелось, но без зеркала не получалось, поэтому Ксюха разглядывала все подряд: книжные шкафы, чайную чашку с темным ободком по краю, стоящую на журнальном столике, пудреницу, явно забытую Дианой, сосредоточенное лицо Тимура. И поэтому точно уловила момент, когда это лицо окаменело.

Тимур оттирал с кожи Ксюхи подсохшую кровь и вдруг замер, выругался сквозь зубы, склонился над ранкой, почти утыкаясь в нее носом, чтобы лучше рассмотреть. Прошипел нервно:

– Вот же мстительная дрянь!

Тут Ксюха все-таки не выдержала и потянулась за пудреницей. Та открылась с легким щелчком. Внутри, как и ожидалось, оказалось маленькое круглое зеркальце, которое Ксюха торопливо пристроила так, чтобы нормально видеть собственный бок.

Увидела. И на мгновение забыла, как дышать.

От ранки – совсем небольшой и уже подсохшей – шла вверх яркая алая линия. Словно трещина в коже, заполненная застывшей кровью. Всего одна маленькая трещинка, а не целая сеть, как на ноге Людвига. Но и этого хватило, чтобы внутри все скрутилось узлом от страха. Пудреница выскользнула из руки и закатилась под диван.

– Ложись на пол! Быстро! – велел Тимур.

Ксюха и не подумала ослушаться. Только машинально отметила, что любой нормальный человек на ее месте сначала спросил бы, что это за ерунда, или пощупал бы ранку, или сделал еще что-то такое же… нормальное. А не вытянулся бы солдатиком на старом линолеуме.

Но один вопрос она все-таки себе позволила:

– Почему на пол?

– Он плоский, – не слишком понятно объяснил Тимур, рывком выдвигая из шкафа ящик. Покопался в нем, вытащил кусок мела (обычного, каким в школе писал на доске), линейку, транспортир и здоровенный