У входа в универмаг стояла еще одна обряженная личность, но она только распахнула дверь передо мной и равнодушно буркнула «Добрый день, сэр», невзирая на мой пасторский воротничок. Я подметил, что нынче люди теряются в обращении к священнику, как будто слово «отче» их обескураживает и даже пугает. В магазине кое-кто на меня покосился, а от перегляда и ухмылок двух девиц в отделе косметики мне стало слегка не по себе.

Я уж сто лет не бывал в «Брауне Томасе». Теперь здесь сплошь стекло, белые лестницы, зеркала, А я помню его еще универмагом Швицера, куда мама водила нас с Ханной смотреть рождественскую витрину, и мы стояли в очереди, трепеща перед встречей с Санта-Клаусом в его темном гроте, обители эльфов. Сейчас в центре зала стояла манящая дива, держа флакон духов, точно гранату, из которой вот-вот выдернет чеку, а затем и впрямь оросила парфюмом покупателей, застигнутых врасплох.

— Как пройти в мужской отдел? — спросил я спешившую мимо продавщицу.

— Вниз по лестнице. — На ходу девица выставила палец в угол зала.

Проследовав указанным маршрутом, я вновь оказался в царстве стекла и зеркал, причудливо поделенном на секции одна в другой, точно русская матрешка. Ко мне повернулись головы нескольких молодых людей, занятых складыванием рубашек и джинсов. К одному я опасливо приблизился.

— Мне нужны перчатки, — сказал я.

— Чьи? — спросил продавец.

— Простите?

— Чьи перчатки? — повторил он.

Я тупо уставился на него:

— В данный момент — ваши. Вернее, магазинные. Но я хочу их купить. Чтобы они стали моими.

Продавец вздохнул, точно жизнь его была тяжким бременем.

— Хуго Босс? Кельвин Кляйн? Том Форд? Тед…

Похоже, он мог перечислять до вечера, и я его прервал:

— Просто хорошие черные перчатки. Без меховой подкладки. Не слишком дорогие. Фирма не имеет значения.

Продавец подвел меня к столу, на котором аккуратными рядами лежали перчатки с ценниками. Я сразу увидел пару именно таких, какие хотел.

— Пожалуй, эти. — Я примерил перчатку. Сидела как влитая. Я глянул на ценник. Двести двадцать евро. — Тут, наверное, ошибка, — сказал я, показывая бирку.

— Все верно. Вам повезло. Эта пара попала в распродажу.

Я рассмеялся:

— Вы шутите? В стране кризис, не слыхали?

— «Брауна Томаса» он не коснулся, сэр.

— Однако. — Я покачал головой, сраженный ценой. Кто же отдаст такие деньги за перчатки, которые рано или поздно забудешь в каком-нибудь автобусе?

— До уценки они стоили три сотни, — сказал продавец. — Чудесные, верно? Прям жалко носить.

— Да, но мне, видите ли, нужны перчатки, чтобы именно их носить. Для чего они, собственно, и предназначены. Нет ли у вас каких-нибудь подешевле?

— Подешевле? — Продавец скорчил такую мину, словно я выматерился на панихиде. — У нас кое-что осталось с прошлого сезона. Если вам будет не стыдно в них показаться. Цена от ста пятидесяти.

Я опять засмеялся и покачал головой:

— Наверное, лучше мне заглянуть в «Маркс и Спенсер», что на другой стороне улицы.

Продавец улыбнулся; возможно, парень и не пытался меня высмеять.

— Там цены ниже, — сказал он. — Но те перчатки вам долго не прослужат. Может выйти, что… как это говорится…

— Скупой платит дважды?

— Вот именно.

— И все же я туда наведаюсь. Если ничего не пригляжу, вернусь к вам.

Продавец кивнул и отвернулся, потеряв ко мне интерес, а я поднялся на цокольный этаж и пошел к выходу. Вот тогда-то я его и увидел. Посреди зала стоял мальчик лет пяти, не больше. Один-одинешенек, он был заметно испуган, дрожащая нижняя губа подсказывала, что малыш в раздумье: дать волю слезам сейчас или подождать еще минуту-другую. Я растерянно огляделся, надеясь, что мамаша вот-вот объявится. Но она не появилась, а слезы уже текли, и парень ладошками их утирал.

И что, скажите на милость, мог я сделать, как не подойти к нему?

— Что случилось, сынок? — наклонился я к мальчику. — Ты, часом, не потерялся?

Он вроде как обрадовался, но взглянул на меня боязливо. Потом сглотнул слезы и кивнул.

— Ты пришел с мамой? Или с папой?

— С мамой, — чуть слышно ответил мальчик. — Но она куда-то делась.

— Она тут, в магазине? Может, поищем ее?

Малыш помотал головой и показал на боковой выход — стеклянную дверь, сквозь которую виднелась ювелирная лавка Уира.

— Она ушла вон туда, — сказал он. — А меня бросила.

— Не могла она тебя бросить. Наверное, она думала, что ты идешь следом, правда?

Мальчик опять помотал головой и снова показал на улицу. Я беспомощно огляделся, уверенный, что сию секунду появится заполошная мать, потерявшая своего ребенка.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Кайл.

— И сколько тебе годиков, Кайл?

— Пять, — ответил мальчик. Сразу.

— Ты у мамы один или у тебя есть братья-сестры?

— Сестра, она в школе.

— Ладно. Давай попробуем отыскать твою маму, хорошо?

Я хотел взять его за руку, но малыш затряс головой и снова показал на боковую дверь.

— Она ушла вон туда, — настойчиво повторил он. — Вышла на улицу.

И вот тут я, значит, совершил ошибку. Я мог бы отвести малыша к продавщице, торговавшей маникюрным лаком, и попросить, чтобы по трансляции передали объявление: потерявшийся мальчик ждет маму. Я мог бы обратиться к любому из множества напыщенных охранников. Или вызвать администратора. Ничего этого я не сделал. Я не прикидывал, как можно поступить. Я поверил на слово растерянному пятилетнему ребенку: видимо, мамаша его, подумал я, и впрямь вышла на Уиклоу-стрит, полагая, что сынок тащится следом, уже дотопала до поворота на Джордж-стрит и теперь в слепой панике мечется, гадая, куда делось ее чадо.

— Ну что ж, идем поищем. — Я взял мальчика за руку — это вторая ошибка — и повел к выходу. А вот и третья ошибка: мы вышли на зябкую улицу, магазинные двери сомкнулись за нашими спинами. — Как ты думаешь, куда она пошла? — спросил я. — Налево или направо?

Малыш повертел головой — наверное, он еще не знал, где лево, где право, — и, минуя бар «Интернэшнл», показал в сторону Центрального отеля.

— Ну идем, — повторил я и, крепко держа мальчика за руку, зашагал по улице. — Туда-сюда побродим — глядишь, мама и отыщется.

У чайного магазина я увидел полицейского и решил, что если мамаша не найдется, то передам мальчика представителю власти и дождусь, когда ее обнаружат.

Вот так мы и брели по Уиклоу-стрит: священник в годах за руку с пятилетним мальчиком, которого он увел из магазина. Я ополоумел, что ли? Разучился думать? Мозгов у меня, видно, совсем не осталось?