Лишь схема заставляет утверждать, что в «измаилитском государстве была уничтожена политическая власть Сельджукидов, изгенана сельджукская администрация, традиционная форма правления – наследственная монархия – была заменена правлением Гассана и его сподвижников, выражавших интересы народных масс – ремесленников, городской бедноты и крестьян». Это, мол, были огромные достижения восставшего народа.

В действительности же «горный старец» (во всяком случае, в описываемый период), доступный лишь для узкого круга «посвященных» и «особо приближенных», сталкивался с « народными массами» крайне редко. «Народные массы», в рамках созданной им орденской схемы, нужны были исключительно для того, чтобы обеспечивать питанием и всем необходиым орденских убийц-«фидаинов» и пропагандистов – «даи(сов)», «великих миссионеров».

Тех представителей «народных масс», которые не желали этого делать, ожидали неминуемый удар измаилитского кинжала или удавка «фидаина». Всех несогласных с чем-либо в «единственно верном учении», низаритские боевики без лишних слов уничтожали, «вычеркивая имена недостойных из Книги Жизни». И никогда «народные массы» не «поднимались на классовую борьбу на стороне» шейха Гассана ибн Саббаха.

Проходили годы и десятилетия. «Горный старец» все больше старел. Он никогда не покидал «орлиного гнезда». Как и всякий тиран, Гассан ибн Саббах опасался убийц, потому что сам их готовил и знал, насколько трудно от них укрыться. Он опасался толп народа, опасался сам участвовать в военных действиях. «Даис» постоянно укреплял свой заоблачный замок и строил все новые крепости вокруг Аламутской долины.

Последние годы жизни «горного старца» прошли в тяжелых оборонительных боях с сельджукскими войсками. Султан Мухаммед был беспощаден к низаритам и неутомим в походах против их крепостей. События первых десятилетий XII века представляются нам в ретроспективе непрерывной цепью осад и штурмов, предательств и убийств. Но ситуация была поистине патовой, тупиковой. Сельджукские армии никак не могли истребить низаритов. Ни в городах, где продолжала действовать законспирированная сеть низаритских лож-ячеек, ни в крепостях, которые были отлично расположены и укреплены, снабжены продовольствием, водой и всем необходимым. И даже если низариты теряли крепости, они захватывали новые – в Иране, Ираке, Сирии, Палестине…

Но беда низаритов как раз и заключалась в том, что им самим казалось их главной силой – в желании захватить как можно больше крепостей. Паучий характер их «горного шейха» привел к тому, что измаилиты стремились к созданию конспиративной организации, не имевшей лозунгов, которые могли бы поднять народ. Гассан ибн Саббах добился ряда побед. Но множество маленьких побед не ведет к одной большой победе. Множество крепостей – это все-таки не страна. Ни одно из восстаний, которые низариты поднимали вне крепостей, к успеху не привело. А какими бы неприступными ни были крепости – в конце концов, они все равно были обречены на падение. Низариты избрали стратегию обороны (как и «франкские» рыцари римско-католических военно-духовных орденов в Сирии и Палестине). Это была изумительно организованная оборона, а потому их крепости держались долго. Но, в конце концов, они должны были неминуемо пасть (как и крепости «франков»).

Однако и султан Мухаммед был далеко не всемогущ. Его борьба с низаритами, хотя и носила крайне ожесточенный, упорный характер и сопровождалась невероятными жестокостями (творимыми, впрочем, как следует признать, обеими противоборствующими сторонами), велась относительно малыми силами. В основном в ней участвовали сельджукские феодальные ополчения тех областей державы Мухаммеда, в которых стояли низаритские крепости. Со смертью султана Мухаммеда борьба сельджуков с низаритами велась спорадически – уж очень плохи были дела в самой Сельджукской державе.

С другой стороны, если бы учение Гассана ибн Саббаха было столь близко народным массам, как утверждают историки, поднимающие «горного старца» на щит как «друга и учителя обездоленных», то именно в обстановке распада сельджукского государства, казалось бы, пришло время поднять восстание по всему Ирану. Однако ничего подобного не произошло. «Крепостная держава» Гассана ибн Саббаха все более замыкалась в стенах цитаделей и раздиралась внутренними конфликтами.

Как ни странно, повинен в этом был сам «горный старец» низаритов.

К описываемому времени «даис» стал старцем не только в переносном, но и в буквальном смысле этого слова. За последние тридцать пять лет своей жизни «горный шейх» ни разу не спустился с аламутского утеса на грешную землю. Всецело овладевшее им сознание собственной непогрешимости достигло уровня паранойи – обычного недуга всех диктаторов и деспотов нашего мира. «Горный старец» довольствовался лишь теми сведениями о событиях в мире, происходящих за стенами Аламута, которые приближенные доставляли в его «горное гнездо». А приближенные «даиса» уже потихоньку начали делить власть. В этом дележе участвовали и сыновья Гассана ибн Саббаха, считавшие себя законными наследниками престола. Однако для «горного старца» перед лицом величия ордена не существовало отцовских (и вообще родственных) чувств, и сыновей своих он не жаловал. И если бы он узнал, что от них исходит угроза его власти над орденом, он расправился бы с сыновьями, не колеблясь ни минуты. «Шхеранул бы их со страшной силой», как выражается современная молодежь…

И этот час настал. Один из приближенных «горного старца» замыслил против него заговор. Лицемерно (что-что, а уж лицемерить-то низариты умели!) изображал из себя верного слугу и преданного друга Гассана ибн Саббаха, заговорщик ухитрился подстроить убийство старого соратника «горного старца» – наместника Кухистана, вернейшего из верных, произведшее на «даиса» удручающее впечатление. Затем коварный кознодей представил одержимому манией преследования Гассану сфабрикованные им «неопровержимые доказательства», что покушением на наместника Кухистана руководил не кто иной, как сын «горного старца» Устад собственной персоной. Расчет изощренного интригана оказался безошибочным. Охваченный гневом и страхом за собственную драгоценную жизнь, Гассан ибн Саббах без долгих разбирательств приказал предать Устада лютой казни. Однако по прошествии некоторого времени Гассан ибн Саб-бах получил от других приближенных столь же неопровержимые доказательства того, что сын его был подло оклеветан. Тогда шейх низаритов приказал замучить подлого клеветника, а заодно и его сыновей – чтоб другим неповадно было…

С течением лет жизнь на аламутском утесе становилась все более суровой. Как-то раз «горный старец» услышал ночью из своей кельи, как кто-то в крепости играет на свирели. Гассан вызвал стражу и приказал найти нарушителя установленного в «орлином гнезде» строжайщего запрета на музыку и музыкальные инструменты. Им оказался молодой «фидаин». С тех пор его никто не видел. Незадолго до смерти Гассан ибн Саббах узнал, что его второй сын, Мухаммед, которому, подозревая его в изменнических планах, он приказал жить в Аламуте, хранит у себя в келье кувшин вина (что было также строжайше запрещено). Был произведен обыск, кувшин найден. Мухаммед клялся и божился, что кувшин ему подбросили враги. Но «горный старец», охваченный сильнейшим приступом гнева, несмотря на слезные мольбы жены, приказал тут же, у себя на глазах, отсечь голову нечестивцу Мухаммеду, нарушившему законы шариата и орденский устав. По другой версии, «даис» собственноручно столкнул своего сына с утеса в пропасть за гораздо меньшее преступление, чем тайное винопитие – молодой человек якобы прихватил с собой в «орлиное гнездо» с грешной земли цветок ромашки! Как бы то ни было, «горный старец» ради «чистоты идеологических риз», не дрогнув, погубил своих собственных сыновей.