Утесов властным и артистически выверенным жестом подозвал к себе музыкантов, и они быстро расположились за инструментами. Грянуло что-то небывалое – смесь военных маршей и городского романса. Несколько минут Утесов лениво, несколько карикатурно дирижировал своими «веселыми ребятами», а потом запел песню о тоскующих по Родине моряках.

– Хорошая песня! – Стоящий рядом Вольф взялся за локоть Пронина.

– Да-да, – откликнулся Иван Николаевич. Он думал о Лене, о завтрашнем концерте. И певческий азарт Утесова внушал ему новые тревоги: «Такой в концертном угаре может забыть про все инструкции, поменять репертуар – и тогда, Пронин, ты можешь сбиться с ритма операции».

Этот ритм, известный одному ему, был основой знаменитой пронинской системы. И майор беспощадно пресекал все попытки кого бы то ни было вмешаться в задуманное им. Если Пронин просил Утесова петь определенные песни – значит, с другими песнями ему будет сложнее провести операцию. «Это не я капризный, это работа у меня капризная», – говорил обычно Пронин оппонентам (чаще всего – воображаемым).

…Утесов вел импровизированный концерт с мастерством настоящего профессионала. Поскольку гости не знали русского языка, он главную роль отвел музыке. Показал-таки одессит, что джаз в СССР знают не понаслышке! Наряду с советскими песнями собравшиеся услышали известные мелодии из «Серенады солнечной долины», аргентинское танго, фокстрот… Гленн Миллер обязательно пожал бы Утесову руку за этот сорокаминутный дивертисмент на маленькой сцене ресторана. Перекличка инструментов, неожиданные смены темпа, знаменитые утесовские «синкопы» плюс бешеная энергия и оптимизм всей джаз-банды. Пару раз Утесов переходил на откровенный эксцентрический хрип – например когда изображал злоключения барона фон дер Пшика в СССР. После очередной хохмы легко переходил на сентиментальные вальсы… Собравшиеся были в восторге.

Пронин внимательно наблюдал за рукавами Малля, то и дело взлетавшими вверх, когда тот аплодировал. Пока все оставались на своих местах. Если логика не подводит, Малль указывал своим агентам на готовность к проведению операции. Только вот, кроме Вольфа, никого из возможных исполнителей в помещении не было. Может быть, это тоже была репетиция перед бурей, как и у Утесова? Не пол же под рестораном они, в самом деле, заминировали!

Нет, до такого предполагаемые террористы явно не додумались. После бурных оваций утесовскому эстрадному оркестру довольные слушатели разошлись по своим номерам, чтобы выспаться перед завтрашним «большим» концертом.

Дипломат Франц Малль покидал собрание, прижимая к груди, словно драгоценность, патефонную пластинку с автографом Леонида Утесова. Артиста, который на следующий день мог стать жертвой террористического акта, к подготовке которого швейцарский дипломат – что уж скромничать! – имел непосредственное отношение.

Как провел эту ночь – ночь перед боем – майор Пронин, мы читателю не поведаем. Недаром называли его «человеком с двумя сердцами». И интересовал его в эту теплую южную ночь более всего один вопрос: как мог оказаться Малль втянутым в деятельность нацистских террористов? Несколько раз брал телефонную трубку и просил соединить его с Москвой. Лишь в перерывах между разговорами ему удалось урвать немного времени для сна.

С утра Пронин проинструктировал участников операции, спокойно объяснил снайперам, куда им целиться и в каких случаях начинать стрельбу. Андрея Пронин обнял и тихо сказал:

– Будешь с Леной. Весь вечер. Везде – в фойе, в зрительном зале, в буфете. Отвечаешь за нее головой. За Маллем на концерте не следи. У него будут более опытные «няньки».

Потом он отыскал Лену и попытался отговорить ее от культпохода в театр. Девушка чуть не заплакала:

– Да я же мечтала об этом концерте еще в Москве!

Пришлось уступить.

– Но учти, делаем вид, что мы с тобой незнакомы. Я буду работать, а не развлекаться. А ты – чтобы не отходила от товарища Горбунова. Он отвечает за тебя, так что не создавай ему служебных неприятностей.

Лена не сопротивлялась – ей даже было интересно пообщаться с молодым переводчиком, да еще приобщиться к опасному предприятию.

– А что, неужели может быть погром прямо на утесовском концерте? – спросила она Пронина.

Майор поморщился:

– О чем ты? Начиталась о 1905 годе?

– Нет, я имею в виду – эхо войны, бывшие полицаи, террористы…

Пронин рассердился:

– Выброси эту чушь из головы. Мы здесь работаем. Про эхо войны напишут писатели. Вот Андрей, он тебе расскажет и про пещеру Лехтвейса, и про Пинкертона, и про полярных летчиков, и про то, как на фронте «языков» брали. А потом мы с тобой станцуем матросский вальс под мелодию утесовского оркестра.

Девушка, кажется, обиделась, ее губы дрогнули:

– Не доверяешь…

Но Пронин и не рассчитывал на иную реакцию. Сейчас было важно отвадить ее от себя, чтобы она спокойно общалась с Андреем. «Пусть лучше ведет себя так, чтобы я ее приревновал». Оставив девушку расстроенной и недоумевающей, Пронин поспешил к зданию Зеленого театра.

Первый пункт – зрители. В зале, у входа и выхода, на крайних местах в партере и в амфитеатре, в первом и последнем рядах балкона, в фойе театра и в театральном буфете – везде были зарезервированы места для «внимательных» людей, огнестрельное и холодное оружие которых тщательно спрятано в складках одежды. Не забыл Пронин и про колоритных кавказцев: грузин, черкесов и лезгин. Начальник местной милиции майор Рудый должен был поставить у входа в театр лишь двух скромных сержантов, чтобы обилие людей в милицейской форме не мешало отдыхающим наслаждаться культурной программой.

Пронин пообщался и с директором театра, самодовольным тучным человеком, страдающим одышкой от злоупотребления вином и жирной пищей. В день концерта майор контрразведки и «руководитель гидов» принял руководство театром на себя, отправив советского управляющего отдыхать. Зато с техническим персоналом сразу же началась активная работа. Кулисы превратились в опорные наблюдательные пункты и точки ведения прицельного огня. Будка суфлера и вовсе стала дотом. Пронин рисовал чертежи, вымеряя баллистические линии траекторий пуль. Важно было не оставить без внимания ни одного участка зала и сцены. Он прошел с техниками по всем открытым и закрытым помещениям театра, вплоть до каморки уборщицы и компрессорной будки. Обошел вместе с дворником – стариком, помнившим спектакли с участием Ермоловой и концерты Шаляпина, все здание снаружи и даже проверил стены в подозрительных местах.

Особое внимание Пронин уделил служебному входу. Категорический приказ запрещал пропускать через него каких бы то ни было незапланированных зрителей.

– Даже если вдруг Сам появится у служебного входа, – не пускать, а в случае необходимости – применять оружие согласно полученным инструкциям! – почти кричал Пронин сотрудникам, отвечающим за этот самый непредсказуемый участок театра…