В какой-то момент щекотка стала невыносимой, и я прыснул. Питер и Чжан синхронно повернулись в мою сторону. И как раз в этот момент эта проклятая щекотка все-таки исчезла.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Все в порядке, приятель? – участливо спросил Питер.

Вместо ответа я показал большой палец.

– «Орел» ноль-первый, – раздалось в шлемофоне, – выход на расчетную орбиту подтверждаем. Заход по двухвитковой схеме. Отбой до ноль-четыре-ноль-ноль.

– ЦУП, приняли, – ответил американец, – на борту норма. Отдых до ноль-три-пять-пять, прошу подтвердить.

– Программу подтверждаем, – ответил тот же голос в шлемофоне, – до связи, «Орел»

– Отличный отсюда вид! – Чжан отстегнулся, и придвинулся к иллюминатору со своей стороны.

– Проходим Индокитай, – ответил Питер, – места там хорошие. Отдых отличный. Я успел съездить пару лет назад. Мой дед там воевал – вот, устроил себе экскурсию по местам боевой славы.

– Мой отец тоже, – ответил Чжан. После этого он отплыл от иллюминатора, подлетел к распределительному шкафчику, который располагался между нашими креслами, открыл крышку, и уверенным движением выдернул несколько проводов из гнезд, – теперь можем говорить свободно, – прокомментировал он свои действия.

– Уверен? – Питер скептически изогнул бровь.

– Уверен, – кивнул Чжан, – все модули связи из китайских комплектующих. С нашими закладками.

– Поэтому мы никогда и не доверяли нашим частникам! – нахмурился американец.

– И правильно делали, – улыбнулся полковник, – в общем, такое дело. Все уже догадались, что нас приносят в жертву?

Мы с Питером переглянулись.

– Были такие мысли, – согласился я.

– И я вроде как не против, – кивнул Чжан, – у меня двое детей. Мальчишки оба. Мне себя не жалко – ради того, чтобы они жили.

– У меня родители… – сказал я.

– А у меня – никого! – вмешался Питер, – и я сторонник свободных отношений!

Я беспомощно поглядел на китайца, надеясь, что тот найдет какие-то слова, приличествующие ситуации. Но тот предательски молчал, и многозначительно пучил глаза.

– У меня никого нет, – повторил Питер, – но я вообще людей люблю.

«По-всякому», – додумал я про себя, и невольно улыбнулся.

– И знаю, что такое долг и честь, – продолжал американец, – там, где работаю я, эти вещи – единственное, что удерживает психику на плаву. Так что со мной проблем не будет. Если это спасет Америку, то я готов.

– Я думал об этом, – повторил я, – и нашел, что есть некоторые нестыковки… ну, то есть, гипотеза, что нас сливают, не вполне совершенна.

– И какие же? – насторожился китаец.

Я мысленно обругал себя за неосторожность. Не рассказывать же им теперь про то, что я видящий?

– Наша экспедиция готовилась до того, как появилась эта съемка с астероидом, – я пожал плечами, – и первоначальная цель была явно иной. Появление угрозы ускорило реализацию проекта, и только.

– Получается, мы получим настоящие инструкции уже на Марсе? – Питер почесал подбородок, – что ж. Признаю, вполне в духе нашей организации.

– Что делает твой тюрвинг, Григорий? – спросил Чжан, – друг про друга мы давно знаем. Уверен, и ты знаешь о нас тоже, – он указал на американца, – но с тобой какие-то непонятки. Если было бы больше времени, уверен, мы бы договорились о том, чтобы раскрыть карты.

– Я… я не уверен, что могу говорить об этом, – осторожно сказал я, но внутренне сильно напрягся, готовясь ко всему – вплоть до попытки тюрвинг отнять.

– Да брось, – вмешался Питер, – расслабься. Не собираемся мы тут играть в инквизицию! Не хочешь – не говори!

– Думаю, у меня он самый страшный, – продолжал Чжан, – даже если план удастся, и я его применю – мне придется иметь дело со влюбленными в меня пришельцами. Иногда кажется, что гибель – не такая уж и плохая идея, ага?

– Мой заставляет исчезать врагов, – ответил я, – причем не только тех, которых видно, а целые социальные группы, и цепочки подчиненности. Остается одежда, и все личные вещи, вплоть до трусов. Но люди исчезают.

– Интересно, – произнес Питер, – аннигиляция? Слияние со средой, или же что-то поинтереснее?

– Я не знаю, – я постарался как можно более искренне изобразить недоумение; делиться тем, что открылось прошлой ночью благодаря визиту незнакомца в черном комбезе, мне совершенно не хотелось, – есть разные теории, но ни одна не получила окончательного подтверждения. Или мне просто не предоставили такую информацию.

– Ясно, – кивнул Чжан, – нам известно то же самое. Думал, может ты сам что-то подозреваешь, или о чем-то догадываешься. Это могло бы быть полезно всем нам.

– Не факт, – ответил Питер, – если принять во внимание, что истинная цель полета нам может быть неизвестна. При некоторых раскладах нам лучше было бы сохранить неведение относительно друг друга, – он вздохнул, – но, так понимаю, разведка у всех хорошо работает, и обратно знания не отдать.

– Как ты получил тюрвинг? – я решился спросить американца, – по слухам, у вас попытка им завладеть была чем-то вроде легализованной эвтаназии.

– Просто повезло, – широко улыбнулся Питер, – узнал, что контроль над тюрвингом нужен, чтобы Америка гарантированно получила участие в полете. Из-за вас, шустрых русских, мы реально могли оказаться за бортом. И никто ничего не мог поделать. А двое русских на борту корабля надежды – это уже заявка на мировое господство. Что мне совершенно не нравится.

– А что так? – спросил я, – по мне так твоя родина очень яркий пример того, когда мировое господство очень даже нравится.

Питер зыркнул на меня, но промолчал, сделав вид, что чем-то заинтересовался в иллюминаторе.

– Так, – вмешался Чжан, – я врубаю прослушку. Если будем молчать слишком долго – это будет подозрительно.

Я согласно кивнул.

Космический туалет – вещь крайне специфическая. По правде говоря, не представляю, как народ справляется в смешанных экипажах. Хотя нет, вру – кажется, все-таки представляю: старыми добрыми памперсами. Потому что сделать то, что предполагает эта хитроумная система шлангов, вентиляторов, мешков и присосок, практически, публично – это нужно иметь или очень крепкие нервы, или очень своеобразный склад характера.