Эту проблему я буду обсуждать в несколько большем объеме в заключительной главе.

Уже отмечалось, что «во всей весьма обширной литературе о сексе и сексуальности не так уж много можно найти сведений о мужской сексуальности как таковой... Это выглядит так, как если бы она была настолько общепринятой частью повседневной жизни, что выглядит невидимой»[159].

Кто-то мог бы подумать, что это эксцентричное суждение высказано с позиции озабоченности З. Фрейда и многих его последователей мужским сексуальным опытом. И все же, если попытаться понимать это не с позиций сексуальной активности как таковой, а в связи с теми чувствами и конфликтами, которые возбуждает секс, то в этом наблюдении можно увидеть немало смысла.

Мужская сексуальность не являлась проблематичной в контексте «разделенных и неравных социальных обстоятельств», которые превалировали до недавнего времени. Их природа маскировалась целым рядом социальных воздействий, которые оказались подорванными или еще находятся в процессе этого. Они включают в себя следующие моменты:

1) господство мужчин в публичной сфере;

2) двойной стандарт;

3) ассоциированный (то есть разделяемый всеми членами общества — примеч. перев.) раскол женщин на чистых (состоящих в браке и пригодных для него) и нечистых (проституток, наложниц, колдуний и т. п.);

4) понимание половых различий как заданных Богом, природой или биологией;

5) определение женских желаний и действий как темных или иррациональных;

6) половое разделение труда.

Чем больше исчезают эти существовавшие прежде социальные формы, — хотя они все еще и удерживаются, — тем больше мы должны ожидать возникновения затруднений с мужской сексуальностью, причем нередко носящих принудительный характер. Сексуальную принудительность мужчин можно понимать (на это мы указывали в предыдущей главе) как навязчивую, но хрупкую деятельность вне неких рутин, которые стали отделенными от своих прежних опор. Это формирует «одиссею», сравнимую с самой современностью, рассматриваемой, по меньшей мере, в области ее публичных институтов, — той самой, что касается контроля и эмоциональной дистанции, но которая усугублена потенциальным насилием.

Сексуальность и психоаналитическая теория: предварительные замечания

Открытие З. Фрейдом пластичной сексуальности, изложенное в его «Трех эссе», — это экстраординарное достижение, которое довольно сложным образом решает проблемы интерпретации мужского, равно как и женского, сексуального развития. Потому что это развитие, как описывает его Фрейд, основывается на «естественной» последовательности, в которой эротическая энергия направляется на специфические объекты в окружении ребенка. Если мы сделаем акцент на пластичной сексуальности и спросим, почему девочки должны скорее завидовать мальчикам, нежели воспринимать свой пол как нечто само собой разумеющейся предмет зависти, основанный на данном физическом качестве, то мы можем начать реконструировать источники «мужественности» несколько иным способом, чем это делает сам Фрейд.

Эдипов переход, краеугольный камень зрелого фрейдовского анализа психосексуального развития, не возникает значимым образом на страницах его «Трех эссе». Когда эта работа была написана, теория эдипова комплекса еще только формулировалась в рудиментарной форме. Поэтому идеи о том, что сексуальность не является внутренне присущим объектом и что мужская и женская сексуальность функционально эквивалентны, уступили место предположению о маскулинности и мужской сексуальности как норме (хотя Фрейд позднее модифицировал аргументы «Трех эссе» в свете развития последующих своих взглядов). Мальчики обладают определенным преимуществом в том, что их гениталии более доступно локализованы как источник эротической стимуляции. Сексуальное развитие — это угрожающее событие как для мальчиков, так и для девочек: будучи отчетливо видимым, пенис является также уязвимым местом, и соперничество мальчика со своим отцом становится основой крайне напряженной смеси утраты и достижения автономии. Однако маленькая девочка депривирована в более глубоком смысле вследствие того, что ее видимая неадекватность является внутренне присущим качеством ее существования. Она с самого начала лишена права обладания, потому что рождена «кастрированной»; ее гетеросексуальность приобретается лишь вторичным путем, поскольку она узнает, что никогда не будет обладать матерью, потому что у нее отсутствует пенис. Это не самая прямая дорога к женственности.

Задавая выдающуюся роль своего представления о зависти к пенису, работы Фрейда вряд ли могут служить источником вдохновения для феминистских авторов. Фактически столкновение между фрейдизмом и психоанализом проявило себя в качестве источника важных и оригинальных вкладов в психологическую и социальную теорию[160].

Однако главное разделение развивалось между работами авторов — таких как Юлия Кристева, Люси Айригерей, — испытавших на себе влияние Жака Лакана и взглядов пост-структурализма, а также тех авторов — таких как Ненси Ходороу, Дороти Диннерштейн или Керол Джиллиген, — которые находились в большей степени под влиянием школы объектных отношений. В каком-то смысле различия между этими точками зрения глубокие, а в каком-то ими можно и пренебречь. Менее важным фактором является тот, который на поверхности вещей выглядит наиболее значительным: влияние пост-структурализма.

Я надеюсь, что читатель, незнакомый с этими материями, простит мне то прегрешение, что в следующих двух или трех параграфах будет применяться более требовательный словарь, нежели тот, которым я стремился пользоваться в остальных частях текста. В соответствии с пост-структуралистскими воззрениями ничто не имеет сущности; все структурировано в мобильной игре сигнифайеров[161].

Будучи преломленной через феминистские дебаты по поводу использования Фрейда, эта точка зрения становится выражением критики «эссенциализма». (Эссенциализм (essentialism) — точка зрения, что философия или наука способны достичь абсолютной истины и представить ее в виде неких сущностных (от essence — сущность) свойств исследуемых объектов. Сегодня этому понятию чаще придается негативный оттенок, поскольку акцент делается на временной или условной природе знания — примеч. перев.).