1. Нам кажется, что люди эпохи Ренессанса говорили себе: «Наше царствие пребывает в этом мире». Они ценили роскошь, красоту драгоценностей, тканей, одежды, дворцов, садов и женщин. Земля казалась им просторной и прекрасной, а жизнь – «вместительной». Это был период Великих географических открытий, и нормандцы из Дьеппа, бретонцы из Сен-Мало были столь же отважны, как и моряки из Кадиса или Лиссабона. Наши мореплаватели идут на Новую Землю и в Гвинею; Жак Картье открывает Канаду. В самой Франции торговля превращается в приключения, особенно в провинциях, близких к Италии или Фландрии. В 1531 г. в Лионе открывается первая биржа; капиталисты спекулируют, вычисляют денежные курсы, привлекают сбережения мелкого люда. Испания, переполненная драгоценными металлами, за золото вывозит из Франции ее продукцию. Это новое богатство, эти вдруг открывшиеся возможности, эти нетронутые континенты пробуждают колоссальную энергию и любопытство. Французы той поры не выносят никаких ограничений, они уверены в себе, горды своим юным королем, который представляется им самим воплощением Ренессанса. Сильный, чувственный, великодушный, образованный Франциск I придает «светлейшей» короне Франции тот блеск, которого в ней не бывало со времен Карла Великого и Людовика Святого. Его мать Луиза Савойская называла его: «Мой сын, мой император…» Разве титул императора не был передан римлянами византийцам, а византийцами франкам? Создается даже впечатление, что подданные ощущают особую гордость, видя в короле своего абсолютного повелителя. Один французский поэт презрительно обращается к Генриху VIII Английскому:

Шлем в античном стиле, принадлежавший Франциску I. Работа Филиппо Негроли. После 1545

2. В эту эпоху двор короля становится во Франции источником новых идей, новой моды и искусств. Двор повсюду следует за королем. Его переезды осуществляются кортежем из 12 тыс. лошадей с шатрами, личными вещами, коврами, золотой и серебряной посудой. Где останавливается король, там и столица. Городу Парижу Франциск предпочитает замки Луары. Он повсюду желает видеть возле себя не только своих советников, но и свой «дом», свое «общество», своих любовниц и свою верную наперсницу сестру Маргариту. «Двор без дам, что весна без роз», – провозглашает он. Нужно представить себе эти бесконечные праздники в замке Шамбор или в Фонтенбло, красоту костюмов, мужчин в камзолах из золотой парчи, в шелковых трико, в шапочках с перьями; короля, одетого в серебряную парчу; музыку, игры, любовные шалости. Нравы и обычаи были свободные. Галантность, слегка приправленная игрой, заменила тяжеловесную куртуазность. Двор был открыт для поэтов и художников. Людовик XI считал, что «наука ввергает в меланхолию»; Франциск I проявлял ко всему интерес, он «любил литературу и ученых», которым с удовольствием раздавал темы для рассуждений. «И каждый, кто приходил, был принят; и требовалось только, чтобы он не был ослом или заикой» (П. Брантом), ибо королевское застолье представляло собой настоящую школу, где обсуждались различные предметы, начиная с войны и кончая живописью, и сам король прекрасно разбирался и в том и в другом.

Художник английской школы. Франциск I и его свита. Фрагмент картины «Поле золотой парчи» (Переговоры Франциска I с Генрихом VIII Английским в 1520 г.). 1545

Бенвенуто Челлини. Гравюра XIX в. С неизвестного живописного оригинала

3. Нет ничего более увлекательного, чем исследовать отношения между королем Франции и итальянским скульптором Бенвенуто Челлини по «Мемуарам» последнего. Они общались на равных. Король хотел держать Челлини при своем дворе, так как тот создавал для него прекрасные произведения. А потому и терпел большие вольности с его стороны. Скульптор был неограничен в своих расходах. Франциск I по доброй воле раздает художникам серебро и золото из королевской казны. Челлини ведет в Париже безумную жизнь: он изгоняет из дворца Пети-Несль его обитателей, поселенных там королем, а в своем ателье колотит молодых обнаженных женщин, которые служат ему в одно и то же время и моделями, и любовницами; поносит судей из Шатле. И благодаря тому, что он в милости у короля, ему все сходит с рук. Но это длится лишь до той поры, пока он не входит в конфликт с герцогиней д’Этамп, фавориткой Франциска I. Здесь был положен предел его безнаказанности. В XVI в. искусство стоит выше морали, но не выше наслаждения. Если говорить о религии, то стоит отметить, что эпоха столь противоречива, что даже Маргарита, добродетельная и набожная принцесса, пишет распутные сказки в «Тептамероне», а король, едва покинув свою любовницу, направляется в часовню на молитву. В мужчинах и женщинах эпохи Возрождения столько животной неистовой силы, что духовные сомнения никогда не останавливают порывов их плоти. Добрые католики, они не выходят из дому без кинжала на поясе. С момента заключения брака Генриха II с Екатериной Медичи во Франции появились интриги итальянских дворов, безнаказанные убийства, таинственные дуэли, отравленные перчатки, и эта смесь обычаев кондотьеров и рыцарства создала странные характеры.

4. Екатерина Медичи, остававшаяся в течение десяти лет бесплодной, вслед за тем была постоянно беременной. Долгое время она играла незаметную роль при дворе, называвшем ее отца «торговцем флорентийскими пилюлями». Ее супруг, дофин (позднее – Генрих II), с 1536 г. был страстно влюблен во вдову Великого сенешаля Диану де Пуатье, которая была старше его на восемнадцать лет. Холодная и честолюбивая, она выбрала своей эмблемой полумесяц Дианы и приказала нарисовать себя в образе богини луны, попирающей Эроса, и сопроводить это девизом: Omnium victor em vici.[23] В соборе города Руана она воздвигла великолепное надгробие своему супругу Великому сенешалю. На людях бесподобная вдова всегда была одета в черное и белое. Это ей, однако, не помешало заказать свое скульптурное изображение в виде богине Дианы с оленем Жану Гужону, который сумел подчеркнуть ее длинные ноги, высокую грудь и маленькую головку, или принимать от короля замки и даже драгоценности короны. Генрих II повсюду брал ее с собой, а во время расставаний писал ей пылкие письма: «Я не могу больше жить без вас… Умоляю вас вспоминать иногда о том, кто всегда служил только одному Богу и только одной подруге…» Екатерина страдала от этой страстной любви мужа, но утверждала с хорошо продуманной настойчивостью, что «мадам де Валентинуа – это сама добродетель». Романтическая привязанность Генриха II к Диане (которую он сделал герцогиней де Валентинуа) длилась двадцать три года, вплоть до кончины короля. Он писал ей в 1558 г.: «Умоляю вас всегда хранить память о том, кто никогда не любил и никогда не полюбит никого, кроме вас; умоляю вас, душа моя, соблаговолить носить это кольцо в знак любви ко мне…» В этом, 1558 г. Генрих II достиг своего сорокалетия; его Артемиде – уже бабушке – исполнилось пятьдесят девять лет; но для него она оставалась «торжествующей Викторией» Жана Гужона (украшение замка д’Экуан), «несравненной Грацией», статуей которой он украсил лестницу в замке Блуа. Екатерина, несмотря на притворное смирение, не дала себя одурачить. Едва только Монтгомери смертельно ранил своего государя, как Екатерина удалила Диану от изголовья Генриха: «Умирающий король принадлежит королеве», и герцогиня де Валентинуа получила приказ «удалиться в свой дворец, немедленно вернуть драгоценности, принадлежащие короне, а также вернуть тысячу подарков, список которых составила королева».