И однако же он только что солгал.

Я вспомнила его шок этим утром при виде Бронвен, вызванный, очевидно, ее сходством с Глендой. Эмоции настолько захлестнули Хоба, что он проронил слезу. И тем не менее только что, отвечая на мой вопрос, он отрицал знакомство с Джерменами и бросился прочь, как вспугнутая ящерица.

Я хмыкнула.

«Все страньше и страньше»[8], как сказала Алиса, когда свалилась в кроличью нору.

* * *

– Опять пицца?

– Я думала, ты любишь пиццу.

– Люблю, мама. Не пойми меня неправильно, я не жалуюсь – просто читаю знаки.

Я уселась на диван, взяла тарелку и положила себе кусок пиццы с ветчиной и ананасами.

– Какие знаки?

– Что все дело во времени. Одна из нас слишком чем-то занята, чтобы озаботиться готовкой. В разгаре какая-то тайная деятельность. Одна из нас что-то скрывает. И это не я.

Я замерла, не донеся кусок до рта. Вернула пиццу на тарелку и посмотрела на дочь. Она откусывала от треугольника с сыром и помидорами, с невинным видом уставившись в телевизор. Изображая интерес к сюжету о термитах, который она уже видела миллион раз или больше.

– Скрывает что?

Она пожала плечами, глядя в экран:

– Это ты мне скажи.

У меня засосало под ложечкой, когда я представила, как Бронвен обнаруживает старый револьвер, который я заперла в туалетном столике Сэмюэла. Вертит его, тщательно осматривает коробку с боевыми патронами… Внезапно мне стало плохо. Почему я от него не избавилась, не отдала в полицию, как собиралась сначала?

– Что ты нашла? – осторожно спросила я.

Бронвен откусила очередной кусочек, прожевала и проглотила.

– Давай, мам, сознавайся. Возможно, тайное времяпрепровождение? Маленький личный проект? Которым ты пока не готова поделиться?

Значит, не оружие. Перед моим мысленным взором проследовал строй других улик: чистые простыни, которые я постелила на кровать Сэмюэла; тщательно выстиранное вручную покрывало и мои любимые наволочки; стопка моих книг на столике у его кровати; фото Сэмюэла, красующееся в рамке, отчищенное и снабженное новым стеклом; письмо Айлиш, засунутое в верхний ящик…

Я пожала плечами:

– Прости, я не совсем тебя поняла.

Бронвен разглядывала корочку пиццы с видом заплечных дел мастера, который смотрит на свою очередную жертву. Казалось, она обдумывает, как лучше все выведать: медленно и с болью или быстро, используя преимущество внезапности?

– Мам, – рассудительно заявила она, все еще изучая корочку, – думаю, я стану вегетарианкой, как Джейд. Это более гуманно плюс наносит гораздо меньший урон планете. Можно?

Значит, это будет медленно и болезненно. Резко поставив тарелку на журнальный столик, я подобрала под себя ноги и повернулась лицом к Бронвен.

– Что ты имеешь в виду, говоря про тайное времяпрепровождение?

Ослепительная улыбка озарила ее лицо.

– Похоже на голос больной совести.

– Вообще-то это голос раздраженной матери, которая слишком устала, чтобы играть в игры.

– Как скажешь.

– Не крути, Брон, что ты нашла?

С ненужной медлительностью поставив тарелку, она пошарила под журнальным столиком и вытащила небольшую стопку учебников в комплекте с DVD-дисками.

У меня упало сердце, когда я узнала обложки книг, но в то же время от облегчения закружилась голова.

– А-а-а, это.

– Похоже, я не единственная, кто учит язык жестов, – торжествующе заявила Бронвен, бросив диски на шезлонг, стоявший между нами, и оставив себе учебники, чтобы ознакомиться с названиями. – «Время для жеста», «Легкий способ научиться языку жестов»… И вот этот – «Упражнения для жестикуляции. Одиннадцать веселых детских песен». – Она внимательно посмотрела на меня, блестнув глазами. – Ну ты даешь, мам, детские песни?

– Я подумала, что лучше всего начать с чего-то простого, – натянуто проговорила я. – В любом случае не понимаю, что в этом такого, это же только…

Бронвен радостно защебетала:

– Ой, мама, значит, тебе все же нравится папа Джейд, да?

Я сердито отвернулась к экрану телевизора.

– Я лишь пытаюсь проявить вежливость, потому что он глухонемой. Кроме того, в субботу он приедет на пикник, и мне будет неприятно, если он почувствует себя выключенным из общества из-за плохого слуха. Кто-то же должен с ним говорить.

– Кто-то? Ты имеешь в виду, помимо меня, Джейд и тети Кори?

– Это простая вежливость, Брон. И потом, если вы четверо заведете беседу на языке жестов, как, по-твоему, я в ней поучаствую без знания этого языка?

– Значит, ты говоришь мне, что он тебе не нравится? Что ты идешь на все эти трудности по изучению языка жестов, только чтобы не чувствовать себя лишней?

Я взяла тарелку, откусила немного пиццы и сделала вид, что увлечена телепередачей. Ведущий Дэвид стоял, прислонившись к гигантскому термитнику, и давал оператору указание войти туда. Внезапно весь экран заполонили оживленные белые тельца, сбивающиеся в кучи и шевелящиеся, как… термиты.

– Ма-ам? Перестань меня игнорировать. От этого у тебя еще более виноватый вид.

Я вздохнула.

– Он красивый, довольна? Просто не мой типаж.

– Почему?

– Просто он кажется… не знаю, немного диким.

Бронвен фыркнула.

– Мам, ты смешная, мне так и хочется сказать…

– Не смей!

Она покачала головой:

– Позволь мне угадать, папа был для тебя единственным мужчиной?

– Что-то вроде этого.

– Понимаешь, мама, однажды я вырасту и покину дом, и ты останешься одна. Тебе будет одиноко, если ты не сможешь забыть папу и жить дальше.

Я смотрела на нее, поймав себя на том, что пытаюсь анализировать ее слова – нет ли в них намека на боль или тени невыплеснутой злости. Пытаюсь уловить в ее непринужденно прозвучавшем замечании скрытый крик о помощи. Лицо ее было спокойным, темно-голубые глаза – неподвижными, как вода.

– Жить дальше, может быть, – сказала я. – Но мы не должны забывать.

– Я не говорю, что я его забуду. Только то, что его должна забыть ты.

Отодвинув в сторону учебники по языку жестов, Бронвен взяла пульт. Чуть прибавив звук, она удобно уселась и возобновила медленное уничтожение пиццы.

* * *

Она была права. Я действительно кое-что скрывала. Только не романтическую интригу, тесно связанную с изучением языка жестов. По правде говоря, как я могла думать о каком-то мужчине, когда моя голова была забита Сэмюэлом и Айлиш?