Наталью Франсовну, распинавшуюся на тему приграничного положения Республики Беларусь, никто не слушал, будто она сама с собой разговаривала. Ходила там чего-то у доски с указкой, линии проводила на географической карте, как помешанная. Ее и не слышно было в общем гуле. Кто и останавливал на ней свой взгляд, так смотрел как немое кино. Многие ученики даже спиной к ней сидели. Слабохарактерная, но очень миленькая, молодая женщина с самого начала неправильно повела себя с классом, лояльничала, вступала в диалоги не по теме, тем самым отвлекаясь от урока, а потом путалась и терялась сама. Когда же пыталась как-то повлиять на ход урока, повысить голос, прикрикнуть, ей тут же вспоминали ее связь с папой Костальцева. Мол, нечего поучать поведению, за собой, типа, смотри, а то можно и обнародовать на всеобщее обозрение линию поведения Натальи Франсовны в картинках. Больше всего в таких случаях распалялся Костальцев, он и угрожал, вел себя по-хамски, заставлял ставить ему хорошие отметки, хотя сам пальцем о палец не ударил, чтобы честно их заработать. Другое дело Ирина Викторовна. Та в первый же день «построила» всю школу. Сразу дала понять, что ни с кем церемониться и сюсюкать не будет. В старших классах люди взрослые, вот и спрос с них, как со взрослых. Пока никто не решался дать ей отпор и из класса никто не выходил на ее уроках. Тишина царила гробовая. Слышен был только ее голос либо голос вызванного к доске. Ирина Викторовна отличалась красотой и формами модели из картинок порнографических журналов. Может быть, поэтому старшеклассники, по крайней мере, мужская половина, ходили на ее уроки, как на праздник, и пялились во всю, представляя в своих эротических фантазиях себя рядом с ней. Девочки тоже полюбили Ирину Викторовну, потому что она, собственно, научила их не бояться и давать сдачи, да и обращалась к ним, как к равным, почти подругам.

– Прикинь, Хвалей, – Кошкина обратилась к однокласснику, который с отсутствующим видом сосал карандаш, развалясь на стуле, – Пиноккио-то сожрал Касыма. Теперь твоя очередь.

– Подавится, – лениво отозвался Хвалей. – Да и нафига я ему?

– Ага, испугался?! – подловила его Кошкина. – Белая настучит, что ты к ней опять приставал, Пиноккио тебя и измодыгует.

– Отвянь, Кошкина! – сказал Хвалей.

– Волнуешься? Пиноккио домой-то не ушел, – не отставала Кошкина, – правда, Белая? – крикнула Даше. – Ты теперь у нас настоящая звезда!..

– Рот завали! – огрызнулась Даша. Она все так же сидела за одной партой с Павловской.

– А то чё? – смеялась Кошкина. – Пиноккио пожалуешься?

– Я тебя сама в асфальт закатаю! – заявила Даша.

– А пупок не надорвется? – веселилась Кошкина.

– Не обращай ты внимания на всяких слабоумных, – посоветовала Павловская подруге.

– Я все слышу! – прореагировала на ее реплику Кошкина. – Павловская – подпездыш! Павловская – подпездыш! – завела, как заевшая пластинка.

– Кошкина! – одернул ее Хвалей. – Ты где находишься?

– А где? – засмеялась та.

– Ей, по ходу, надо неотложку вызывать, – подмигнул Костальцев.

– Себе вызови! – отозвалась Кошкина. – Я с Белой подружусь и скажу ей, что вы меня обижаете с Хвалеем. Знаешь, что с вами Пиноккио сделает?…

– А он чё, реально домой не пошел? – спросил Хвалей у Даши.

– Откуда я знаю? – пожала плечами Даша.

– Ну, у вас же, типа, это…

– Типа то!

– Чё ты дразнишься? Спросить нельзя?

– А Пиноккио реально мужик! – поддел Костальцев Хвалея. – Кто бы мог подумать, что он Касыма уроет!

– Да повезло просто! – защищал Касыма Хвалей, но несколько неуверенно.

– Сам-то веришь в то, что сказал? – сомневался Костальцев. – Касым Пиноккио хотел зарезать по-подлому. Это все видели. А как он махался, видал? Джеки Чан отдыхает! Где только успел научиться? Во тихоня.

– В тихом черте омут водится! – встряла в разговор Кошкина.

– Чё? Ну-ка повтори! – услыхал Хвалей перепутанные слова в фразе Кошкиной.

– Ой! – засмеялась она. – В тихом омуте черти водятся!

– Какая ты умная, Кошкина! – дразнил Костальцев. – Не весь потенциал все-таки в сиськи ушел.

– Пошляк! – закричала Кошкина, бросилась с кулаками на Костальцева.

– Уймись, женщина! – стукнул линейкой по голове одноклассницы Хвалей.

– А то Пиноккио расскажу, что ты дерешься! – отбивался Костальцев, точнее, делал вид, поскольку бесстыдно лапал за все места Кошкиной.

– Дураки! – улыбнулась Павловская, глядя на это.

Открылась дверь в класс. Вошли Мария Петровна и Пиноккио.

– Что тут происходит? – завыла сирена классного руководителя. – Встать всем! Учитель в класс вошел.

Ребята вышли из-за парт.

Мария Петровна поднялась к Наталье Франсовне, растерянно разводящей руками. Мол, не виновата я, так получилось. Не хотят слушать ее, а что она может?

– Вы что о себе возомнили? – обрушилась Мария Петровна на класс. – Совсем обалдели? На вас что, только Ирина Викторовна действует? Может, ее приглашать на каждый урок, как намордник, чтобы вы заткнулись? Стадо баранов великовозрастных! В вас хоть капля человеческого есть? Хвалей?

– А чё сразу Хвалей? – вскинулся тот.

– А кто?

– Я вообще молчал! – оправдывался Хвалей.

– Марш в учительскую и приведи сюда Ирину Викторовну! – приказала Мария Петровна.

Хвалей живо побежал исполнять поручение.

– Пусть вам будет стыдно, – продолжала Мария Петровна, – что вам, как собакам, нужен намордник. Хотя, если честно, я очень сомневаюсь, что у вас вообще есть совесть…

ЭПИЗОД 34

А что такое любовь? И как ее распознать? Как не ошибиться в том, что это именно она? Существует множество книг и фильмов о любви, но как ее вытащить оттуда, чтобы использовать взаправду? Как почувствовать, что не обманулся, когда она выползет из экрана или выпорхнет с книжной страницы в реальный мир? Хвалей книги не уважал. Нафига парить мозг всякой древней всячиной, к тому же вымышленной? Что случится с ним, с Хвалеем, если он не будет знать, как звали лошадь Вронского или какие глаза были у Наташи Ростовой? Их вообще в природе нет! Писатели навыдумывают разного бреда, типа того, как Раскольников замочил старушку, да распишут это с особым пристрастием на четырехстах страницах, а ты обязан читать эту ахинею и рассказывать на уроке о том, что и сколько прочитал, иначе схлопочешь неуд в четверти. В нете таких историй пруд пруди, и все они не длиньше абзаца, умещающегося в несколько строк. А ты сиди читай то, что было неизвестно когда и было ли вообще, да еще отрывок учи наизусть. Фигня вся эта литература! Кино – другое дело. С Ван Даммом там, Дольфом Лундгреном, Сталлоне, Шварцем… И любовь там – что надо. Безо всяких заумных выкрутасов. Все просто и понятно. И мозг напрягать не надо и глаза заставлять. Те сами оторваться не могут от экрана. Любовь… Вон Пиноккио из-за любви к Белой чуть ласты не склеил, а ей хоть бы что. Такая вот «Война и мир», блин. Влюбляйся в таких – и никакой благодарности. Хвалею-то хочется влюбиться, только в кого? Кошкина вроде ничего, но шалава еще та. Касым говорил, что всем дала во дворе, сожалел, что Хвалей не из их двора. По ней и видно, что она не прочь, и надо бы попробовать ее на вкус, да не хочется. Как представишь, что в ней весь двор перебывал, рыгать тянет. Ну, Белая – бешеная какая-то и с мозгами не дружит. Павловская недалеко от Белой ушла. А больше и смотреть-то не на кого в классе. Одни мутанты.