Когда Брум понял, что произошла роковая ошибка, он изменился в лице. B течение всего периода поспешного возвращения в Лондондерри это был совершенно надломленный человек.

Во время этого поспешного отхода на запад Гамильтон и его офицеры по-прежнему считали, что «Тирпиц» находится в море и, идя позади них, приближается к судам конвоя. Весь личный состав на кораблях все еще находился на своих местах по боевой тревоге, а корабли по-прежнему полным ходом неслись через туман, не обращая внимания на множество плавающих льдин и небольших айсбергов. Но пока ничего не произошло. События последних нескольких часов оказали на офицеров и матросов потрясающее воздействие: все они считали, что немецкие корабли вот-вот нападут на рассеянные по морю суда конвоя, а в это время боевые корабли союзников, на которых они служили, полным ходом отходят на запад! Вплоть до момента получения радиограмм адмиралтейства Гамильтон считал, что «Тирпиц» может появиться около конвоя самое раннее в полночь или — если с ним будет «Шеер» — не ранее 02.00 5 июля. Серия из трех радиограмм адмиралтейства — одна срочная и две весьма срочные — заставила Гамильтона предположить, что адмиралтейство получило в свое распоряжение «новую информацию», на которую намекало два часа назад, и что «Тирпищ», следовательно, находится в море в непосредственной близости от конвоя: «Я и действовал в соответствии с этим». Если Гамильтона не склонили бы к такому выводу, он, несомненно, задержал бы свои силы ближнего прикрытия на прикрывающей позиции до тех пор, пока конвой полностью не рассредоточился бы, и только после этого покинул бы его, и это было бы воспринято судами менее болезненно. «Я опасаюсь, — сказал он Тови двумя днями позднее, — что воздействие на моральное состояние людей было плачевным».

Так оно и было в действительности: офицер слабо вооруженного американского грузового судна «Джон Уайтерспун» записал в своем дневнике в тот вечер: «Получен приказ рассеять конвой. Невероятно, но нас бросили на произвол судьбы без защиты — некоторые суда не вооружены. На горизонте виднеются суда, идущие в разных направлениях. Некоторые идут в группах по два, по три судна. Мы идем одни…»

А как действовали двенадцать кораблей охранения, оставленных Брумом с конвоем?

Именно на них положился контр-адмирал Гамильтон, выразив уверенность, что по крайней мере часть судов конвоя будет обеспечена защитой.

Сторожевой корабль «Дианелла» (командир лейтенант Рэнкин) истолковал последний приказ Брума буквально и лег на курс, ведущий прямо в Архангельск. В 23.00 корабль ПВО «Паломарес» (командир капитан 1 ранга Джонси), являясь старшим по рангу кораблем после ухода эсминцев во главе с «Кеппелом», просигналил всем кораблям охранения: «Рассредоточиться и следовать самостоятельно». Однако несколько позднее командир «Паломареса» понял, что, рассредоточив корабли охранения, он оставил свой корабль настолько же уязвимым для атак подводных лодок, насколько уязвимы были торговые суда. Поэтому он передал на тральщик «Бритомарт», шедший в семи милях севернее, сигнал: «Подойти ко мне», а десятью минутами позднее — указание: «Займите место на моем левом траверзе на расстоянии одной мили. Курс семьдесят семь градусов, скорость одиннадцать с половиной узлов». Вскоре после этого «Паломарес» приказал тральщику «Хэлсион» занять место на своем правом траверзе. Командир «Бритомарта» капитан-лейтенант Стэмвиц писал позднее: «Мне представлялось неправильным, что мой противолодочный тральщик используется только для защиты хорошо вооруженного корабля ПВО. Но командир „Паломареса“, по-видимому, был больше озабочен безопасностью, своего корабля, чем судов конвоя». Противолодочные корабли «Бритомарт» и «Хэлсион» в этом положении, разумеется, были хорошо защищены от нападения авиации.

Сторожевой корабль «Ла-Малоне» и однотипный с ним «Лотос» сначала шли совместно на восток, причем «Лотос» незадолго до этого пополнил запас топлива. «Туман рассеивался тогда, когда мы больше всего нуждались в нем», — записал в тот вечер офицер-гидроакустик на «Ла-Малоне» лейтенант Карадэс. Сторожевой корабль «Поппи» шел неподалеку от них, а небольшой завоевавший общие симпатии противолодочный траулер «Айршир» шел на некотором удалении. В течение двух часов шифровальщики усердно работали над расшифровкой продолжающегося потока радиограмм из Уайтхолла: «Подводным лодкам приказали занять определенные позиции, — записал Карадэс, — и мы были уверены, что немецкий флот находится в море». К полуночи рассредоточение судов и кораблей было завершено, и, как казалось, пока успешно.[24]

Намереваясь защитить хотя бы часть судов, второй корабль ПВО «Позарика» попросил разрешения присоединить к себе шедшие севернее других семь судов и пять малых кораблей охранения. Старший офицер ответил категорическим отказом, объяснив, что суда должны рассредоточиться и следовать как можно дальше друг от друга. Получив такой ответ, командир «Позарики» в 01.00 5 июля попросил сторожевые корабли «Ла-Малоне» и «Лотос» обеспечить противолодочную оборону своего корабля с правого и левого бортов. После этого три корабля взяли курс на северо-восток и направились к кромке паковых льдов на максимально возможной для них скорости хода, которая была ограничена низкой скоростью сторожевых кораблей, а также необходимостью экономить топливо, чтобы дойти до ближайшей земли. Действия «Позарики» вызвали некоторое возмущение на сторожевых кораблях. По-видимому, не зная о категорическом приказе капитана 1 ранга Лоуфорда о том, что конвой должен рассредоточиться, помощник командира корабля на «Ла-Малоне» пришел в ярость и громко крикнул: «Мы должны сжечь свой флаг и поднять вместо него желтую тряпку!»

Он был не согласен, что сторожевые корабли эскортируют корабль ПВО, и выразил свое возмущение «трусливым поведением» эскортных кораблей королевского флота. По тому, как вибрировал корабль, все понимали, что он идет на максимальной скорости.

Лейтенант Карадэс решил, что до 04.00 он может поспать. Он лег на койку, не снимая с себя непромокаемую капковую куртку, а вместо подушки подложил под голову надутый спасательный жилет: «Очень устал, но голова полна разных мыслей, а на сердце тяжело. Сон в голову не идет». Как и другие, он проводил на посту по боевой тревоге по двадцать четыре часа, а то и больше. Он помнит, что, ложась отдохнуть, предполагал: корабль будет атакован еще до того, как он проснется.

Карадэса разбудили слова утренней молитвы. Было воскресенье 5 июля. Он сразу почувствовал, что двигатели корабля работают на меньшей мощности. К трем кораблям присоединилось спасательное судно «Рэтлин», переполненное пострадавшими моряками с «Уильяма Хупера» и «Нэйварино». Оно шло теперь на расстоянии пяти миль на левом траверзе «Позарики». В 08.00 с кораблей увидели первые плавающие льдины, которые неприятно напоминали своими формами немецкие подводные лодки.

Было холодно, дул резкий, порывистый ветер, то и дело корабли входили в полосы густого тумана. Группа кораблей вошла примерно на 800 метров в паковый лед и изменила курс на юго-западный. Они шли по кромке льда все утро.