А потом она ощерилась, продемонстрировав какие-то уж слишком убедительные зубы для такого маленького зверька. И зарычала.

Тут уж икнула Алька. Не глядя, она нащупала что-то на столе, сжала в руках — хуже уже не будет! — и швырнула в мышь очередной флакончик. Мелкий и, кажется, стеклянный.

Наверняка она бы попала — просто не могла не попасть! — если бы мышь вела себя как нормальная мышь. Но зверушка, подобравшись, вдруг прыгнула с места, взвившись в воздух свечкой, распахнула неожиданно зубастую пасть — и, поймав флакончик, заглотила его целиком прямо в полете.

Алька подобрала ноги и шустро отползла подальше от края стола. Интересно, переварит ли мышь склянку? От такой уже всего можно ожидать… и что с ней тогда случится? Если от одного зелья она зазеленела, то теперь… заколосится? Отрастит заячьи уши? Стрекозиные крылья? А может, заговорит человеческим голосом и колдуну на царевну наябедничает?

Ну уж нет! Алька вдруг вспомнила, что она вообще-то ученица богатырей, и даже сама уже почти воин! Негоже воину каких-то там мышей бояться! Пусть даже и зеленых. И ненормально зубастых. И прыгучих. И жрущих все, что видят.

Мышь, приземлившись, клацнула зубами и облизнулась.

Алька на всякий случай еще чуть отползла по столу и вжалась в стену. Нет, ну она, конечно, воин и вообще ученица богатырей, но имеет она право иногда побыть и девой в беде, в конце концов!

Эй, а кто-нибудь собирается спасать деву?!

Мышь, как-то зловеще прищелкивая зубами, неторопливо, даже вразвалочку, направилась к столу.

— Помогите! — шепотом сказала царевна.

И даже почти обрадовалась, когда дверь каморки распахнулась, а в проеме замерла знакомая фигура колдуна.

* * *

Девушка мчалась быстрее ветра. Ее преследователь был сильнее, опытнее — однако он устал после битвы и долгого пути и все еще не снял тяжелую кольчугу. Силы оказались почти равны. Колдун мог бы и обернуться птицей — и настичь цель в мгновение ока. Но, похоже, так рассвирепел, что попросту забыл о такой возможности.

— Который круг? — Михайла прищурился.

Савелий пошевелил пальцами, будто подсчитывая, а затем пожал плечами и махнул рукой.

— А бес его знает!

Анжей, прислонившийся к дверному косяку, довольно осклабился.

— Мотивация!

* * *

— И ведь что ужасно! — колдун моргнул с самым трагическим видом, а Савелий тут же понятливо забулькал, подливая медовухи из кувшина в кружку Ратмира.

— Ты пей, пей, — участливо вздохнул он. Любого в отряде в такой ситуации сам Ратмир бы уже отпаивал успокоительным зельем. Впрочем, подобного обыкновенно не случалось — богатыри народ крепкий, чай не нежные девы. Но запасы успокоительного у ведуна всегда имелись — вдруг, в самом деле, девиц или детишек перепуганных спасать доведется! Однако отыскать сейчас что-то в колдуновом хозяйстве было невозможно — а самому чародею и вовсе не стоило туда заходить. Во избежание.

Ратмир послушно сделал длинный глоток из кружки.

— Что ужасно, — продолжил он, — я не могу с ней ничего сделать! Светику бы шею намылил. Да ведь он бы и не наворотил такого! А она — мало что девица! Девицам вроде как шею мылить вовсе не подобает. Хотя некоторым ведь надо бы, надо! Так ведь и того мало. Ведь еще и особа царская! А я присягу давал. Вот как мне теперь ее от себя самого хранить и оберегать?

Савелий сочувственно вздохнул.

Особенно горько чародею было оттого, что свою собственную вину от тоже чуял. Ведь не подновил в подполе вовремя обереги от грызунов! А сделал бы все ко времени — и ничего бы не случилось. Да ведь кто мог знать, сколько бед от единственной мыши может стать, коли она с одной непутевой ученицей в своих злодейских замыслах объединится!

— Ну ведь ясно же, дураку ясно, какие зелья в каменных сосудах могут храниться!

— Какие? — Ратмир на это возмущенно вскинулся, и Савелий тотчас поправился. — То есть да! Ясно, конечно, какие!

— Особо опасные! А то и пуще того — экспериментальные. Да ни один ученик мага за такой фиал, не зная, не возьмется даже! А она мало что время настаивания сорвала, так еще и смешала незнамо с чем. И главное, мышь-то удрала, как почуяла, что жареным пахнет! И чего эта мышь в нормальном лесу сотворить теперь может? Зеленая!

— В яблоках! — поддакнул Савелий, и тотчас замолк, когда колдун повел на него бешеным взглядом.

— Непредсказуемые эффекты! И кто виноват? А маг-недоучка виноват, как обыкновенно и следует. Не предотвратил, допустил… А эта… и ведь хватает еще наглости кричать, что будто бы как лучше хотела… сказочница!

— Ты пей, пей. Хороша медовуха!

* * *

— А я как лучше хотела! — жаловалась тем же часом царевна, нахохленным воробушком сидя на крыльце, и Светик сочувственно поддакивал. — А он — никакой вообще благодарности! Ну подумаешь, зелье! И мышь… и полка… и все остальное!

Анжей, сидящий ступенькой выше, только хмыкнул.

— Вот где справедливость?! Я бы мышу эту подлючую изловила. Если бы вы подольше поездили, погеройствовали. Прибрала бы там… да он и не заметил бы ничего вообще! Ну осколки бы замела, склянки переставила — все равно у него там их много всяких! — здесь оба слушателя как-то подозрительно подавились, будто едва сдерживали смех, однако царевна ничего не заметила. Слишком занята была своей обидой. — Я ведь из самых лучших… Эка важность — эксперимент, видите ли, сорвала! Подумаешь! Я ведь повиниться хотела, мышу эту изловить, и вообще…

— Ты это Ратмиру расскажи, — усмехнулся Анжей. — Только не сейчас, а как охолонет чуток. А лучше поцветистей выдумай, поинтересней… чтоб так оторопел, что и злиться забыл. Вымести да прибрать у него все ж тебе придется. Полку-то, так и быть, мы сами назад приладим. Зелий да мазей его не вернуть, то уж дело ясное. Вот ты пока выметать-то будешь, и придумай поскладней сказочку.

Сказочку… Алька шмыгнула носом.

Не то чтобы ей и в самом деле плакать хотелось. Просто с детства осталась эта привычка — как надо за что оправдаться, так главное дело повиниться, губами дрожа, глазами похлопать да носом пошмыгать. Няньки, видя такое дело, тотчас сами утешать ее кидались.

Разве что Наина на такое никогда не велась, ну так она и не нянька.

На самом деле, если Альке было по-настоящему обидно или горько, она не плакала никогда. Как-то казалось это глупо, да и ни к чему. Когда горько — надо, чтобы просто кто-то обнял, да говорил что-нибудь. Неважно, что. Хоть бы и сказочку. А вот кто — и впрямь важно. Кто-то очень-очень родной.

Сейчас, сидя на крыльце, она почему-то вдруг особенно остро понимала, что как бы ни было — а не дома она. Некому за плечи обнять, пожалеть да утешить — даже если неправа.

* * *

— Не задувай свечу! — маленькая девочка сидит на постели в своей горнице, натянув одеяло до подбородка.