Я посоветовал ему так не потому, что близость к Фиделю окрасит его в красный цвет. По мне, так этот цвет совсем не плох. А потому, что у меня было впечатление, что его пригласили, может быть, и частично для того, чтобы выполнять роль какого-то противовеса Фиделю. А это было бы и фальшиво, и унизительно.

И, как и ожидалось, поскольку нет лучшего удобрения для дружбы, чем искренность и откровенность, его отношения с Фиделем и руководителями-сандинистами стали от этого только более глубокими.

— * —

Одной из самых драматических историй отношений Торрихоса с сандинистским Фронтом национального освобождения была история с бригадой «Симон Боливар», состоявшей из интернационалистов, не заставивших себя долго ждать, чтобы подставить своё плечо сандинистам, боровшимся в Никарагуа. Многие из них приехали в Никарагуа до триумфа революции.

Эти парни были в основном троцкистами. Немцы, шведы, колумбийцы, костариканцы. Среди них был по крайней мере один панамец — Хосе Камбра.

Как и подобает троцкистам, они боролись за права рабочих и крестьян.

Но так как после победы революции единственными органами, где они могли работать, были предприятия государственного сектора, они осели в основном там, но работали так, что создавали проблемы, к радости и удовлетворению реакционного частного сектора.

Дальше так продолжаться не могло. Было, однако, трудно депортировать их всех сразу, потому что они жили в разных концах страны. Поэтому сандинистам пришла в голову довольно сомнительная, но зато эффективная идея сообщить им всем, что Национальное руководство фронта освобождения приглашает их на встречу в Манагуа. И они все приехали, полные энтузиазма и гордости, в форме оливкового цвета с чёрно-красными ленточками на левой руке.

Кажется, это был Томас Борхе или кто-то другой из руководства сандинистов, кто обратился за помощью к генералу для решения этой проблемы. И их панамский Друг с удовольствием помог им: предоставил для вывоза из Никарагуа проблемных бойцов большой самолёт.

Генерал Торрихос, который с большим уважением относился к моему профессорскому рангу, попросил меня вылететь в Никарагуа на большом военном самолёте «Электра» в качестве шефа безопасности. Он также очень подробно объяснил мне, что моей главной задачей является обеспечение того, чтобы к этим парням относились хорошо. В полночь я вылетел в Никарагуа.

Сандинисты между тем окружили прибывших троцкистов в месте встречи, превратив их в пленников, под дулами винтовок посадили их в грузовики и привезли в аэропорт. А там их встретил я с шестью приданными мне панамскими бойцами охраны и готовым к вылету самолётом.

И я помню некоторые детали, быть может, не такие уж важные для истории, но по крайней мере для биографий двух стран: Никарагуа и Панамы. Кстати, если у людей бывают биографии, то почему бы не называть биографиями истории стран?

С Камбра, панамским юношей, о котором я упомянул выше и которого я знал по университету, довольно грубо обошёлся один из конвоиров, надев на него наручники. Он сидел, худой, поникший, со своей чёрной бородой, скрестив на груди руки и тем похожий на Христа. Увидев меня, он спросил, что их всех ждёт, видимо, ожидая худшее. Я сказал ему, что их доставят в Панаму. Тогда он попросил меня сообщить об этом его семье. И я сообщил.

К чести Камбра, должен отметить, что и после всего случившегося он ни на йоту не изменил своего отношения к никарагуанской революции. Вернувшись в Панаму, он продолжал участвовать во всех акциях и публикациях в её поддержку. К сожалению, такое редко случается с представителями левых движений. Быть может, это цена, которую они платят за их собственный революционный энтузиазм. Им не хватает элемента того холодного расчёта, каким хорошо владеют реакционеры. Им вообще не хватает некого холодка…

Холодно было и той ночью на аэродроме Манагуа. Воины-троцкисты сидели на холодном бетоне взлётной полосы под дулами винтовок, пока мало-помалу прибывали в грузовиках их товарищи, будто крысы, пойманные в ловушку сандинистов. Один из этих парней сильно дрожал от холода, похоже, он был болен. Я подошёл и предложил ему свитер. Благодарный, он преисполнился ко мне доверием и тихо сообщил мне, будто по секрету, что свяжется с Руководством фронта освобождения, чтобы сообщить сандинистам о том, что происходит с ними. Бедняга, он и не догадывался, что именно это руководство и приняло такое решение.

Прибывающие в аэропорт группы троцкистов вначале пропускали через таможню. Их осматривали и отбирали оружие, если оно было.

Помню, как один из них, молодой немец, отвязал от рукава рубашки свою чёрно-красную ленточку и протянул её охранявшему его бойцу-сандинисту. «Не хочешь ли ты сохранить это на память, а?» И посмотрел ему в лицо.

Они стояли довольно долго, с вызовом смотрели друг другу в глаза, ожидая, кто не выдержит морально взгляда другого и отведёт свой взгляд: тот, кто оставил свою далёкую родину, чтобы протянуть руку никарагуанским революционерам, или тот, кто охраняет сейчас эту новорождённую революцию от тех, кто может подвергнуть её опасности, хотя и с добрыми намерениями. Потому что, когда речь идёт не о спасении чьей-то души или чести, а о спасении Дела, важнее является то, что надо делать для него, а не намерения что-то сделать.

Их молчаливое противостояние затянулось. Я, понимая их обоих, решил было вмешаться: попросить, чтобы они согласились отдать эту ленту на память мне. Но не успел я открыть рта, как боец-сандинист опередил меня: взял у немца из рук эту ленту и, не сказав ни слова, положил её рядом с парой гранат и пистолетом, только что конфискованными у троцкистов.

Мы взлетели около 3-х часов ночи. Самолёт был наполнен страхом, молчанием и неизвестностью для его пассажиров. К тому же через 5 минут после взлёта остановился один из его 4-х двигателей. О возвращении не могло быть и речи. К тому же на подлёте к Панаме посадочная полоса оказалась неосвещённой, а пилот не был с ней знаком.

К счастью, однако, полосу осветили, и мы — наши пленники и их охрана, — напряжённо вглядываясь друг другу в лица, в гнетущем молчании и темноте салона, приземлились. Картина была довольно драматическая.

Через день или два Даниэль или Умберто Ортега в выступлении по телевидению упомянули о высылке бригады «Симон Боливар» из Никарагуа. Троцкисты, к тому времени посаженные временно в тюрьму в Панаме, слушая это выступление, негодовали и, как мне рассказывали, кидались тарелками в телевизионный экран и в итоге разбили его.

Потом их всех депортировали по странам происхождения, и я надеюсь, что они впоследствии обрели политическую зрелость, подобную той, которой обладает панамец Камбра. Революции — это мужское занятие, а не ангелов или педерастов. Мужчин.

— * —

В течение войны в Никарагуа сотрудничество генерала с сандинистами на первом этапе было скрытным, но мало-помалу становилось всё более открытым и откровенным. Несмотря на то что генерал уже находился в состоянии дипломатической конфронтации с США в связи с переговорами по передаче Панамского канала, он без колебаний подвергал тем самым опасности свой успех в них, способствуя чужому успеху.