– Патриарх что-то еще просил передать? – наконец после нескольких минут задумчивости глухо спросил Дмитрий. Обратив при этом внимание на то, что верноподданнические крики прекратились. Все молчат и напряженно смотрят на него. Даже Василий. Тот, понятно, со жгучей ненавистью. Но все равно не решаясь побеспокоить.

– Нет, но когда я спешил с посланием, то видел возле Москвы войско. Стрельцы да поместные под рукой Скопина-Шуйского.

– Михаила? Так чего стоят? Им же под Смоленск идти полагалось.

– Они стоят. Прямо у Москвы.

– Хм, – горько усмехнулся Дмитрий. – И много их?

– Пять полков стрелецких, да тысяч десять поместных. Поговаривают, что Скопин-Шуйский заслон от Сигизмунда собирает. Так что воинские люди к нему продолжают прибывать.

– Ясно, – сухо ответил Дмитрий, вставая.

Заслон от Сигизмунда? Как же! Тут и дураку понятно, что его тезка решил сделать. Он прекрасно знает, что, узнав о гибели Бориса и Федора, Дмитрий отойдет от Смоленска и направится к столице. Вот его и должны были встретить предельно тепло эти войска.

Шуйские. Опять Шуйские. Как же они его достали!

И самым ужасным стало то, что он вдруг вновь почувствовал в себе ту жуткую, всепоглощающую ненависть, о которой тогда говорил патриарху. Ту самую, что могла всю Русь залить кровью…

7 марта 1605 года, Смоленск

Унылая, печальная, гнетущая атмосфера церкви. Множество свечей и людей выжигают кислород, добавляя «парникового эффекта» в отдельно взятом помещении. Стиснутое пространство между крепких стен. Маленькие, редкие, узкие окна и общая планировка больше напоминали катакомбы какого-нибудь некрополя, чем что-то доброе, светлое и возвышенное. Это в какой-то мере компенсировалось неплохой акустикой, но Дмитрию никогда не нравились «ангельские» голоса, что-то пищащие контратенором и сопрано[60]. Они его скорее раздражали и заставляли держать себя в руках, чтобы не морщиться. Уж лучше бы Джигурда что-нибудь грянул высокодуховное, чем эти муки адские терпеть, которые доставляли Дмитрию практически физическую боль. Впрочем, прямо сейчас все эти изыски не самой качественной духовной пищи его мало занимали. Он пытался сообразить, что делать в сложившейся ситуации.

Ему предложили стать царем.

Любой бы другой на его месте от радости пошел вприсядку танцевать. А он только разозлился. Потому что прекрасно понимал, что это за «прелесть», ибо имел несчастье много читать в свое время. Лучшее барахло, развлечения, еда и женщины в одном пакете с возможностью реализовывать масштабные проекты? Разве от такого отказываются? Беда лишь в том, что это только одна сторона медали. С другой же – мерзко смердело кровью, ядом, интригами, воровством и откровенным саботажем всего и вся. О том, какие страсти творились в Московском Кремле, как, впрочем, и в любом другом центре власти, Дмитрий был прекрасно наслышан. Участников тех игр хоронить едва успевали. А он не желал всю свою последующую весьма недолгую жизнь провести в осажденном положении. Он не желал всех вокруг подозревать в самых гнусных мерзостях, постоянно ожидая кинжала в спину или яда в еде. Власть… такая сладкая. Только эта сладость для него отдавала тленом смерти. Его смерти.

Сложностей добавляло и то, что действующие кандидаты на престол были не вполне легитимными. Мягко говоря. А потому рассматривали его как конкурента. Они никогда не успокоятся, пока не устранят того, на ком сможет сыграть их оппозиция.

Но залезать на трон жутко не хотелось. В представлении Дмитрия он ассоциировался с чем-то вроде красиво украшенного эшафота, на котором казнят особо изощренным образом…

Патовая ситуация.

Куда ни поверни – везде либо смерть, либо гибель.

Единственным способом выжить, после мучительных раздумий, выглядел Земский собор. Ну а что? Пройти с боями в Москву. Перевешать всех бунтовщиков. Собрать собор и наговорить им в лицо правды, пообещав честно всех воров посадить на колья. Ну или еще чего-нибудь жутко противоестественного, чтобы выглядело разумно, но отпугивало напрочь. Сами откажутся. Выберут другого. А Дмитрий на радостях и свалит, предварительно написав отречение за себя и всех своих потомков. Этому, новому царю, если не дурак, будет предельно ясно, что он специально подставился. И, возможно, он позволит ему отправиться в экспедицию «за море…»

В этот момент священник особенно пронзительно воззвал помолиться господу, из-за чего Дмитрий не выдержал и вздрогнул.

«Ну что за служба? Скукота смертная. Сплясал бы кто, что ли?»

Исподволь оглянулся и отметил – несмотря на практически полное отсутствие развлечений в этой эпохе, как и в большинстве предыдущих, народ тоже был не в восторге. Оно и понятно – бухать на свежем воздухе, развлекая друг друга байками да небылицами, всяко лучше, чем вот так мариноваться. И тут Дмитрий осознал – он вообще не воспринимал эту религию как свою. Нет, конечно, для него религия в принципе была не более чем социальным ритуалом, позволяющим производить маркировку «свой-чужой». Ничего сакрального или, упаси Кхалиси, высокодуховного он в ней не видел. И не мог увидеть. Ни в этой, ни в какой другой. В данном же случае Дмитрий с легким раздражением отметил чувство чужеродности. Но оно и понятно. В раннем детстве было не до того, а позже если и заглядывал изредка, то в куда менее депрессивные католические храмы или к протестантам, святилища которых нередко представляли собой богоугодные балаганы разной степени продвинутости. Тут тебе и спляшут, тут и споют[61]. В общем – шоу. Хотя и не везде. А здесь… второй год уже исправно ходит на службы, а проникнуться эстетикой не может…

Эти весьма нерадостные мысли и утвердили его в правильности плана. Завершить дела – и на свободу, так сказать, с чистой совестью.

Первым делом для удачи мероприятия требовалось прекратить войну с Сигизмундом. Максимально быстро и комфортно для короля. Чтобы не ломался. А потом уже в Москву форсированным маршем двигаться.

Одна беда – терцию он не успевает полноценно реформировать. Ведь пока ее изменения бумажные – в штатных расписаниях. Реальность оказалась куда суровее. Ну и леший с ней. Ему все равно ее в бой не водить больше, наверное. Там, под Москвой, стоит Скопин-Шуйский. Но новость о разгроме Сигизмунда скоро туда дойдет. А значит, что? Правильно. Нужно повторить прием Эрвина Роммеля под Триполи. Ну тот, где он на легковушки Volkswagen ставил фанерные макеты танков для большего устрашения англичан. То есть нужно переодеть всех. Даже ту поместную конницу, что так его разозлила. Ввести пинками новые построения и, пока до выступления на восток есть время, гонять пехоту, дабы привыкла. Главное, пустить пыль в глаза…