Некоторое время спустя кто-то постучал в дверь. Минар пошел открывать и вновь увидел того же слугу, который принес на спине их узел с пожитками и со вздохом усталости и облегчения сбросил его к ногам Минара.

— Большое спасибо, — сказал Минар, ломая голову, как бы ему и на этот раз не давать слуге чаевых. Он затащил узел в дом — Ферран продолжал посапывать на постели, — а потом пошел к двери и сказал слуге:

— Спасибо, что принес наши вещи. Тебя ждет вознаграждение — но только после того, как я удостоверюсь, что ничего не пропало. Кстати, ты не скажешь, есть ли у вас мастер по дереву?

Он имел в виду отца Жаклин, но сдержал слово, данное Феррану, не упомянув имени Корне. Слуга посмотрел на него с удивлением:

— Вам надо, чтобы он что-то починил в доме, сударь? Минар покачал головой, но потом передумат и утвердительно кивнул:

— Да, но дело пустяковое.

— У стола сломана ножка? Или у лестницы стойка?

Минар опять быстро кивнул:

— Да, стойка.

Но тут же энергично покачал головой — в доме не было лестницы. А слуга терпеливо глядел на него, дожидаясь ответа. У Минара было не такое богатое воображение, как у Феррана.

— Я хотел сказать, ножка у стола. Как легко их перепутать: и то, и другое — куски дерева.

— Ножка стола? Вы уверены, что вам нужен мастер? Когда я сказал «ножка стола», я имел в виду ножку, которую обтачивают на токарном станке. Но может быть, она У вас квадратной формы. Мне надо поглядеть.

Минару следовало бы предусмотреть, что слуга может оказаться учеником плотника или кем-то в этом роде.

— Да нет, в общем-то это не стол.

Слуга окончательно впал в недоумение.

— Тут все не так просто. — Минар притянул к себе слугу и зашептал ему на ухо: — Дело в том, что мы приехали сюда по важному государственному делу.

— Я знаю, сударь.

Минар отступил на шаг.

— Знаешь?

— Конечно, сударь. Вся деревня знает. Поэтому вы и живете под вымышленными именами.

Минар с сожалением подумал, что наговорил страшных глупостей крестьянину, который дал им ночлег. Но утешился сознанием, что эти бесхитростные люди в них поверили.

— Так что забудь про ножку от стола. Мне просто надо найти мастера Корне.

— Он уже слышал про вашу бабушку, сударь, — если речь идет об этом. Он очень вам сочувствует и говорит, что до сих пор помнит, какие красивые ножки выточил для ее кровати из замечательного орехового дерева.

Минар понял, что ему не удастся спастись от последствий всех тех нелепостей, что он наговорил крестьянину, и решил, что лучше всего будет согласиться:

— Да, замечательные ножки. И мы горько ее оплакиваем.

— Так вы хотите, чтобы я вас к нему отвел?

— Да, пожалуйста, — ответил Минар, и они отправились к токарю Корне.

Когда Ферран проснулся, Минара в доме уже не было.

Проклиная глупость Минара — а Ферран был уверен, что ничего, кроме новых осложнений, от друга ждать нельзя, — он встал на колени рядом с лежавшим на полу узлом и старательно оглядел затягивающие его веревки. Он сам их завязывал и сейчас, развязывая, увидел, что кто-то лазил в узел; однако то, что ему было нужно — толстая пачка рукописных страниц, которые и были причиной всех их несчастий, — оказалось на месте.

Он стал вытаскивать рукопись по частям, но не мог установить, просматривал ли ее Бертье со своими сообщниками и не пропали ли какие-нибудь страницы. И какая может быть связь между этими странными документами и смертью девушки? Что в них такого драгоценного? Ферран свалил рукопись на стол и разложил страницы по порядку, пытаясь понять, что за материал ему поручили переписывать и почему за это пришлось заплатить такую страшную цену. Он начал читать.

Эксперимент был поставлен 31 марта 1759 года в доме моего помощника Луи Тиссо. Кольцо, принадлежавшее его жене, спрятали под одной из трех чашек — так, чтобы я не знал, под которой. Затем я положил руку на одну из чашек, Тиссо поднял вторую, под которой не было кольца, и предложил мне, если я того хочу, изменить свой первоначальный выбор. Мы повторили эксперимент более ста раз, и я скоро обнаружил, что наиболее успешный результат получается, если я изменяю свой первоначальный выбор. Это меня очень порадовало, и мы,наверное, продолжали бы экспериментировать, если бы мадам Тиссо не потребовала кольцо назад.

На следующий день, вдохновленный своим замечательным открытием, я опять пришел в дом Тиссо и предложил провести новый эксперимент. В маленькую бархатную сумочку мадам Тиссо мы положили одинаковое количество черных и белых бусинок. Мадам Тиссо держала сумочку открытой, а мы с Тиссо с завязанными глазами вытаскивали по одной бусинке. Мадам Тиссо объявляла: «по крайней мере одна бусинка черная» или «по крайней мере одна бусинка белая». Все еще с завязанными глазами мы с Тиссо расходились по разным концам комнаты. И я начинал обдумывать возможность того, что в руке Тиссо — черная бусинка.

Вопреки своим ожиданиям мы получили столь противоречивые результаты, что Тиссо даже усомнился, правильно ли объявляла наш выбор его жена. Между супругами возникла перебранка; начав с бусинок, они потом стали препираться по поводу матери мадам Тиссо, затем вспомнили какие-то подгоревшие пирожки и прочие домашние свары. Все это мне было очень не по душе. Передохнув, мы возобновили эксперименты. На этот раз я предложил, чтобы каждый из нас, взяв в руку бусинку, снимал повязку с глаз и шел в свой угол, где мы посмотрим, какого цвета бусинка у нас в руках и запишем это на бумажке — чтобы записи мадам Тиссо имели независимое подтверждения. Мадам Тиссо была не в восторге, но ее муж сказал, что это весьма здравая мысль, поскольку ему трудно идти в угол с завязанными глазами и он опасается, что опять повредит лодыжку, которую подвернул два месяца назад на ступеньке лестницы, перевозя гардероб своей тещи. Мадам Тиссо сказала, что ее мать тут ни при чем, а я, видя, что они вот-вот снова начнут ссориться, предложил заняться экспериментом. Мы множество раз повторили эксперимент по-новому и убедились, что записи мадам Тиссо были безукоризненно точны.

— А я что говорила! — воскликнула она. Тиссо опять завел разговор о подгоревших пирожках, а я сел в стороне и стал внимательно изучать результаты экспериментов. Каждый раз, когда мадам Тиссо, например, объявляла, что по крайней мере одна из бусинок черная, вероятность того, что у одного из нас в руке была бусинка черного цвета, странным, но неопровержимым образом равнялась не одной второй, а двум третям. Но если я затем смотрел на свою собственную бусинку и обнаруживал, что она черная, вероятность, что такая же будет у Тиссо, вдруг уменьшалась до одной второй.

— Эврика! — воскликнул я.

В моем голосе не отразилось ни радости, ни страха, охвативших меня. Подняв глаза, я увидел, что супруги Тиссо уже почти дошли до рукопашной.