Я сперва не поняла, взяла пару секунд, чтобы переварить услышанное. То, что родной отец будет заботиться о дочери, замечательно, но… Кажется, я ждала совершенно другого. Да, Алина, ты как была мечтательницей, так и осталась. По виду Баженова точно не скажешь, что он разделяет твои ванильные чувства. А занятия любовью… У него это часто никак не связано с любовью.

– Давай спать, Алин. Поздно уже, надо отдыхать, мне рано в офис, – сказал он, зевнул и, немного отодвинувшись от меня, приготовился спать.

Я лишь вымученно улыбнулась, не показывая своего истинного состояния. Закрыла глаза, делая вид, что согласна пойти спать. Но какой там сон? Мысли в голове так и крутились. Что это было? Опять случайная связь на одну ночь, как в прошлый раз?

Я решила, что не хочу оставаться в его спальне. Встала с кровати, но Саша уже уснул и не реагировал на меня. Нашла в его ванной халат, завернулась в него и пошла к себе. Мне хотелось уйти и побыть одной.

Принимая душ и стоя под струями теплой воды, всё думала о том, что произошло.

Неужели Саша ко мне ничего не чувствует и лишь удовлетворил свое эго?

Пошла на свидание с другим – и тут же стала привлекательна как женщина.

Он заревновал к Илье, затащил меня в постель, насытился – и ничего ему больше от меня и не надо. Давай, Алин, воспитывай наших детей, а порой я буду сбрасывать с тобой напряжение. Так, на сон грядущий. Чтобы лучше спалось!

К тому же с Натали у него в последнее время не ладилось. А молодой мужчина без постели долго не может, вот я и подвернулась ему просто.

Постельная игрушка. Точно. Он меня использовал.

Или же… А вдруг Саша знает о моих чувствах и вот так решил меня удержать, чтобы не искала другого мужчину и всегда была рядом? Тогда это странный способ. Не проще ли сказать о том, что он хочет со мной отношений? У-у, Баженов, никак к тебе в голову не пробраться. Так и приходится теряться в догадках.

В офис тебе надо, вот и иди… в офис!

В кровати я еще не меньше часа мучилась и ворочалась, пытаясь уговорить себя успокоиться.

Его слова дали ясно понять, что для меня – в качестве возлюбленной – в его жизни нет места.

Прошедшая ночь ничего не меняла в распорядке будней. Я встала как обычно и начала поднимать детей. Анечка вполне бодро проснулась, когда я включила ей мультфильм. Зашла в комнату к Максиму. Мальчик лежал свернувшись калачиком под одеялом. Один нос торчал. Спал крепко, даже будить не хотелось. Но надо.

– Максим, пора вставать, – потрогала я его за плечо.

Он глухо застонал и немного пошевелился. Странно. Как-то он сегодня тяжело просыпается. То ли мне показалось, то ли он был бледнее обычного. Протянула руку и потрогала его лоб. Да он горячий! Неужели заболел?

– Давай-ка тебе измерим температуру, – пробормотала я себе под нос и пошла за градусником, вернулась в комнату и поставила его своему воспитаннику. – Тридцать восемь и шесть! – ужаснулась я спустя пару минут.

Ребенок заболел, и серьезно.

Нужно немедленно вызвать врача. Вирусы сейчас опасные, надо точно знать, чем Максим заболел, и купить правильные препараты, чтобы как можно быстрее начать лечение.

– Максим заболел, у него температура, – сообщила я Саше, встретив его на кухне.

Он уже был одет и явно собирался на работу. Держал в руке неизменную чашку кофе.

Не знаю, о чем бы мы говорили после прошедшей ночи, не заболей Максим, но сейчас обсуждали только то, что нам делать. Саше нужно в офис, Анюте – в детский сад. Логично, что он вызвался отвезти ее туда, а я оставалась с Максимом дожидаться врача. Сын Саши был приписан к престижной частной клинике, поэтому врач приехал довольно-таки быстро, прошел в комнату к Максиму и проделал все нужные манипуляции.

– Что с ним? – спросила я обеспокоенно, глядя на непривычно тихого мальчика.

Когда дети болеют, хочется сделать что угодно, чтобы они снова бегали и прыгали, лишь бы не страдали и не мучились.

– Температура высокая и растет, я думаю, грипп, – заключил врач.

– Ох, – выдохнула я, думая о том, что это действительно опасный вирус, который с каждым годом мутирует и всё хуже поддается лечению. Во времена моего детства грипп был не более чем обычной простудой, разве что температура держалась два-три дня. А сейчас всё чаще наблюдается последствия и осложнения.

– Я выпишу нужные лекарства, давайте их по инструкции, – продолжил врач, вставая со стула, – рекомендую надеть маску, чтобы не заразиться во время ухода за ребенком, и всем домашним выдать противовирусные препараты для профилактики. Если будет ухудшение, сразу звоните. В выходные у нас работает дежурный терапевт.

Саша просил позвонить меня, как только врач посмотрит Максима, и, стоило мне проводить мужчину, как я взяла телефон в руки. От волнения дрожали пальцы. Я не могла не думать и не переживать о том, что случилось ночью. Причем больше думалось о плохом. О равнодушии ко мне отца моей дочери.

Смогу ли я и дальше работать здесь? С каждым пройденным днем надежды на то, что Саша переменится, гасли. А уж тем более после того, как он наградил меня очередной порцией равнодушия, я стала задаваться вопросом, сколько я еще в таком состоянии выдержу. Ведь я же не железная. Я люблю Баженова всем сердцем и готова отдаться ему целиком и полностью, вот только ему это не нужно. Выдержать второй раз от ворот поворот оказалась гораздо больнее, чем в первый.

– Врач уже ушел, у Максима грипп, – сообщила я по телефону, когда Саша взял трубку.

– Отправь водителя в аптеку, – распорядился он. – Ты сама себя как чувствуешь? Аня вроде нормально. Отвез ее в сад, всё в порядке, – отчитался он.

– Это хорошо, – сказала я на выдохе, а про себя подумала, что у любой болезни есть инкубационный период. Нам с Сашей нужно носить маски, а Анюту стоит изолировать от брата.

– Я постараюсь вернуться пораньше, а ты звони, если что, – сказал на прощание Саша и повесил трубку.

Весь день я заботилась о больном ребенке. У него ломило тело, болела голова, температура никак не хотела снижаться. Обтирала его влажной тряпочкой, кормила по чуть-чуть, аппетита, естественно, не было. Максим ничего не хотел, только слабо разговаривал и преимущественно спал. Бедный мальчик. Мое сердце сжималось от жалости к нему. И я вдруг поняла, что испытываю к нему почти материнские чувства. Я к нему привыкла, он стал мне за это время дорог. И сейчас переживала за него как за своего собственного ребенка.

– Мама… – вдруг простонал Максим, едва шевеля губами и морщась от боли.

– Что, малыш, что? – наклонилась я к нему, пытаясь расслышать, что он бормочет. Но он только звал в бреду свою маму. Ту женщину, которой и звонить нельзя. Ту, имя которой в этом доме под запретом. Ее нельзя упоминать, с ней нельзя связываться, нельзя даже спрашивать про нее. Так велел Баженов. Но что же делать, если ребенку она нужна? Если ему без нее плохо? Он еще маленький и очень хочет к маме. И я при всем желании не могу дать ему ощущение, что способна дать родная мать.