что в этой борьбе при прочих равных условиях побеждает всегда тот народ, который силен развитием входящих в его состав личностей. Народ же, у которого совершенно неразвита общественная жизнь, у которого личность подавлена, обречен на разложение и утрату своей самостоятельности.

Не менее ярко выступает значение личности в борьбе со стихийными бедствиями, как голод и др., а равно и в борьбе с внешними врагами. Народ с высшей культурой, где личность достигла большого совершенства, не знает голода, так как возможные его бедствия в зависимости от условий природы он давно предвидел и предусмотрел, а то, что не могло быть предвидено, предотвращается общими усилиями деятельных личностей, всегда готовых стать в ряды передовых бойцов за общественное дело.

Столкновение народов или войны – это есть социальный кризис, в котором значение личности должно выясняться наиболее выпуклым образом. Нужно ли искать тому примеров? Ведь только что окончилась Русско-японская война, в которой противопоставлены были два народа: с 130 миллионами жителей с одной стороны и 50 миллионами с другой. Один народ является представителем испытанной в культуре белой расы, другой принадлежит к желтой расе, о культуре которой до сих пор говорили лишь с различными оговорками. Казалось бы, может ли быть какое-либо сомнение в результатах борьбы? А между тем более полутора лет велась нами бесславная война, в которой победа за победой доставалась врагу.

Что может это значить? Как можно объяснить себе смысл столь тяжелых событий, но ответ я полагаю у всех на устах: «И битвы народов выигрываются теми, кто дышит свободой, как родным воздухом», – читаем мы в одной из многочисленных газетных статей, посвященных вопросам, связанным с бывшей войной.

Да и могло ли быть иначе, если с одной стороны «терпение» – этот лозунг пассивных личностей, было возведено с самого начала в принцип борьбы, тогда как в другой стране была объявлена борьба за жизнь, за право, за свободу!

Было бы неимоверно тяжело для нашего национального самолюбия представить здесь картину более светлого характера, которая создается для личности условиями общественной жизни в Японии. И мы отклоним от себя эту неприятную задачу. Заметим лишь, что личность в Японии не задавлена формализмом. Там не торжествует буква над смыслом, там наука не служит предметом странной иронии, там различные ведомства не торопятся изгонять ее отовсюду. Напротив того, знания и опытность ценятся там очень высоко и всякое научное открытие применяется тотчас же к делу, как мы видим это по многочисленным примерам из бывшей войны.

С другой стороны, не знаем ли мы примера, когда духовно возрожденная Франция во времена великой революции остановила полчища врагов, ее окружавших? А все войны за освобождение, не доказывают ли они воочию, как возвышается дух народа, его мощь и сила с освобождением тех пут, которыми ранее оцеплялась личность.

Можно ли вообще сомневаться в том, что внешняя сила народа питается из источника той духовной силы, которую образуют личности, его составляющие. Если личность опутана бесправием, как тиной, если таким образом самый источник духовной силы народа засоряется, то можно ли говорить о силе народа, о его мощи?

Известно, что современные войны требуют от участника борьбы некоторой доли самостоятельности, находчивости в трудных случаях и ясного понимания как цели борьбы, так и тех действий, в которых он участвует. Все это возможно только при соответственном развитии личности, при известной степени ее образования, при сознании прав, за которые идет борьба, и при поддержке в ней того духа инициативы и самодеятельности, без которого немыслимо вообще осуществление какого бы то ни было социального дела.

Между тем что же мы видим у нас? К сожалению, необходимо признать, что дело идет здесь не об одном только недоразвитии личности, но и о прямом ее подавлении. Личность залавливается еще при самом зачатке своего развития в школе, дающей ей неподходящую духовную пищу вместе с тяжелым нравственным гнетом, уничтожающим в ней всякую самодеятельность; она залавливается в семье, где господствуют и пользуются покровительством закона патриархальные нравы и обычаи; она систематически залавливается даже там, где государство непосредственно опирается на ее силу и мощь, т. е. в войсках; она залавливается в общественной жизни при проявлении лучших ее стремлений.

В статье «Одна из причин наших поражений», помещенной в «Слове» за инициалами Н. Р. П., мы читаем: «Жизнь солдата сказочно невероятна; ум, природная русская смекалка систематически убивается; не скажем, что это делается намеренно, а просто, вследствие дисциплины „не сметь рассуждать“, и так изо дня в день в течение 4–5 лет (лучших лет в жизни человека, прибавим от себя). Он ходит на маршировку, делает чисто ружейные приемы, изучает в первый год службы словесность: кто командир роты, батальона, полка, долг часового на посту и многое, что не относится к боевой жизни, ни к жизни вообще, причем живет чисто животной жизнью без всяких интересов. Спросите любого солдата что-нибудь из общественной жизни, он ничего не знает…»

Правильная законность в стране везде и всюду считается гарантией личности. Но возможна ли законность при существовании так называемой политической полиции, когда, как было еще недавно, одного подозрения в разномыслии с представителями полицейского режима по основным вопросам нашей государственности достаточно, чтобы дело грозило лишением свободы без всякого суда, одним лишь административным распоряжением.

Совместима ли вообще полная сила закона в стране, где представители политической полиции являются вершителями судьбы людей, не остающихся равнодушными при виде всюду царящего беззакония и заявляющих о необходимости признания новых начал общественного правопорядка?

Не переполнены ли наши тюрьмы лицами, которые повинны разве лишь в том, что, желая блага родине, они были провозвестниками новых идей и иных порядков в нашей стране. С новым укладом нашей общественной жизни, когда то, за что ратовали эти лица и за что они так тяжко пострадали, уже получает реальное бытие, можем ли мы оставаться равнодушными к их горькой участи и не вправе ли мы искать путей к тому, чтобы вопиющее зло не торжествовало впредь над ними, и чтобы вместо смрадной тюрьмы они пользовались широким простором родных полей, где дышалось бы легко и свободно.

А участившееся за последнее время применение смертной казни, этого позорного и возмутительного произвола сильной власти над личностью человека, не доказывает ли, что в отношении основных прав человеческой личности мы подвинулись за последнее время не вперед, а назад.

«В смертной казни правосудие обагряет себя человеческой кровью и как бы тонко ни была придумана апология казни – убийство всегда остается убийством. Для взора чистой совести смертная казнь всегда будет являться не в ореоле