— Все у тебя будет изумительно, дорогая, — сказала она, посылая воздушный поцелуй. — Счастлиии-вооо!

Рози пророчила, что нашу кошку травмирует переезд на север. Но Клео была не настолько предсказуема. Мы относились к ней с уважением, как к человеку, и она отвечала тем, что вела себя как человек, хотя всегда была не прочь напомнить о своем статусе богини (почему, например, она должна сидеть у кого-то на коленях, если можно влезть прямо на обеденный стол и самой поискать кусочек повкусней?).

Восьмичасовая поездка в корзинке — не самый первоклассный вариант путешествия для кошачьего божества, но Клео не роптала. Большую часть дня она с довольным видом продремала в обнимку с носком, который охотно составил ей компанию.

Мы приобрели старый коттедж в Понсонби, в непрезентабельном ближнем пригороде. Я, однако, пришла в полный восторг от расслабленной атмосферы, царящей на Понсонби Роуд, где неторопливо и плавно ходили полинезийские женщины, бегали детишки, слонялись пьяницы, притворяющиеся художниками. Тут даже граффити заслуживали того, чтобы их прочесть. Тогда я еще не знала, что в самом скором будущем здесь появятся автоматы эспрессо, а этот пригород облюбуют приличные и серьезные молодые пары.

В коттедж я влюбилась с первого взгляда. Солнечный, расположенный на открытом месте, с удобным подъездом — я обнаруживала в нем все достоинства, которых был лишен наш веллингтонский домишко. Он радостно улыбался улице своими огромными окнами с подъемными рамами, своей кружевной деревянной резьбой на веранде. По резным колонкам вилась глициния. Белый заборчик из штакетника вонзил острые зубки в толстое дерево с цветами, похожими на бутылочные ершики.

Внутреннее расположение было очень разумным: три двухместные спальни выходили в центральный холл, а он, в свою очередь, — в просторную открытую гостиную. Когда-то, в семидесятые годы, дом отремонтировал и оформил на свой вкус какой-то мрачный хиппи. Должно быть, он сильно маялся от депрессии. Иначе зачем ему было застилать пол в каждой комнате темно-бурым ковровым покрытием, а кухню обивать деревянными панелями противного горчичного цвета? Некоторые характерные черты сохранились: филенчатые потолки, кирпичные камины. Но кое-где автору проекта явно изменял вкус. Я еще могла простить ему маниакальное желание выкрасить все краской под красное дерево, но вот жить в доме с дверными проемами в виде арок не хотелось решительно.

Задний двор идеально подходил для детей. За кухней имелась застекленная терраса, а с нее двери открывались на открытую веранду: деревянный настил цвета красного дерева со встроенными по периметру скамейками. Под перголой, прогибавшейся под тяжестью виноградных лоз, была предусмотрена — о радость! — ванна с горячей водой. За верандой расстилался ровный зеленый газончик не больше носового платка. Места на нем, однако, оказалось достаточно, чтобы установить батут и конструкцию для лазания. Еще дальше, за забором, рос банан, простирая над участком свои блестящие листья. Все в этом месте просто излучало радость. Стив не был в таком уж восторге, но, видя мой энтузиазм, со всем охотно соглашался.

Корзинка на заднем сиденье величественно мяукнула. Памятуя о полученных от Рози инструкциях, Роб внес в калитку Клео вместе с корзинкой. Войдя в дом, он опустил корзинку на пол. (Я поняла, что этот дом станет нашим, сразу, как только опустила взгляд на ковровое покрытие. Таков был наш удел — жить в домах с коврами отвратительных цветов.) Медленно, осторожно он приоткрыл крышку. Рози предупреждала, что переезд может так сильно повлиять на Клео, что она забьется в угол своего убежища и проведет в нем несколько дней.

Над плетеной кромкой поднялась пара черных ушей, за ними последовали два глаза, черные усы и нос. Глаза завращались, обводя захламленный холл, затем поднялись вверх, проверяя, все ли человеческие рабы на месте. После этого Клео грациозно выскочила из своего будуара и, ни дать ни взять снайпер, осматривающий вражеское поселение, бесшумно направилась в дом, обнюхивая ковер и обследуя углы в каждом помещении.

В ванной комнате поиски пауков под ветхой четвероногой ванной увенчались неплохим хрустящим перекусом. Кухня припасла еще одно сокровище — целую колонию сверхактивных муравьев под мойкой. Сразу стало ясно: дом с таким привлекательным поголовьем построен специально для нее.

Особенно одобрительно Клео отнеслась к французским застекленным дверям, беспрепятственно пропускающим в дом солнечные лучи. Зевнув, она растянулась в дверном проеме. Иссиня-черный мех блестел и переливался на солнце. Глаза превратились в узкие щелки и лениво наблюдали, как человеческие рабы таскают через порог коробки и чемоданы, изо всех сил стараясь не наступить на нашу египетскую принцессу. Наверняка ее предки так же сладко дремали в подобных обстоятельствах, во время строительства пирамид.

Рози велела нам пару дней подержать Клео взаперти, на случай, если она вдруг испугается и попытается сбежать домой, в Веллингтон. Однако наша кошка блаженствовала на солнышке и, кажется, не думала давать деру. Субтропический климат Окленда явно пришелся по душе тем генам, что помогали ее предкам переносить египетскую жару.

* * *

Я искренне надеялась, что наше семейство последует примеру Клео и столь же быстро приспособится к переменам в жизни. Однако для нашего брака попытка начать все с нуля оказалась губительной. Стив продолжал работать в Веллингтоне, это означало, что теперь он проводил вне дома еще больше времени. Мы наконец решили не лгать себе и прекратили бесплодные попытки продолжать бег по пересеченной местности наших разногласий. Нечего делать вид, что у нас есть какая-то общая жизнь, лучше и честнее, чтобы каждый из нас жил, как ему нравится. Для начала решили не разъезжаться и не разрушать видимость семьи, но попробовать жить без оглядки друг на друга. У нас образовались разные круги общения. Люди, с которыми я подружилась, казались ему слишком шумными, а мне действовали на нервы его приятели, замкнутые зануды. Стив перебрался на застекленную террасу, поставив себе там диван-кровать. Мы пока еще обманывали себя, внушая друг другу, что ради детей можем оставаться друзьями, хотя и с определенными ограничениями.

Хотя Роб в старой школе пользовался успехом у ребят, его учебные дела оставляли желать лучшего. Я уже боялась родительских собраний, на которых, примостившись на карликовом стульчике, приходилось из раза в раз выслушивать, как юные учительницы бубнят одно и то же: Роб, конечно, способный мальчик, но совсем не старается, нужно больше работать. Я сама, когда училась в школе, большую часть времени пялилась в окно, восторгаясь солнечными зайчиками на деревьях (один раз и вовсе посчастливилось: пара собак демонстрировала то, что раньше я видела только на картинке в брошюре о здоровье подростков, которую мама оставила у меня на кровати). Так что Роба я понимала и сочувствовала ему всей душой. Единственная разница между мной и Робом заключалась в том, что он действительно старательно работал в школе. Горьким разочарованием были низкие оценки, которыми его вознаграждали за поистине титанические усилия в чтении и арифметике. Хотя у его девчушек-учительниц еще молоко на губах не обсохло, они обладали властью и (как подобает диктаторам и детям) были уверены в своей правоте. Я устала слушать о том, что у Роба «проблемы», не последними из которых были гибель старшего брата у него на глазах и распадающийся брак родителей. Учителя Роба оказались не в состоянии оценить его нетривиальные способы усваивания информации, они были слишком ленивы, а может, лишены воображения, чтобы попытаться свернуть с наезженной колеи и сделать шаг в сторону.