её щеке.

— Оно и видно, — улыбнулась Яна.

В машине, вдруг что-то вспомнив, Яна рассмеялась:

— Представляешь, сегодня приходила Анна Андреевна. Она моментально заметила и кольцо на моём пальце, и моё "интересное положение". Прямо так и сказала. И спросила у Ахматова, почему он ей до сих пор ничего не говорил.

— Уверен, он ничего и не замечал, потому не говорил, — улыбнулся Антон, взял руку Яны и пристроил на своё колено.

— Конечно. Я все документы о смене фамилии сама сдала в отдел кадров, откуда ему знать? А живот он долго бы ещё не заметил.

— И как он?

— Расстроился. Анна Андреевна сказала ему, что он старый дурак, и приказала за меня радоваться. Он было начал, но потом сообразил, что я уйду в декрет прямо перед зимней сессией, и снова пригорюнился. Придётся, видимо, мне до конца сессии доработать.

— Ещё чего, даже не надейся, — моментально отозвался Антон, покосившись на неё.

— Анна Андреевна спросила, кто у нас муж. Я не могла себе отказать в удовольствии спровоцировать ещё одну реакцию у Ахматова. Говорю: "Антон Аркадьевич Давыдов". Он говорит: "Наш Антон Аркадьевич?". А я говорю: "Мой Антон Аркадьевич".

Антон быстро пожал её руку на своём колене.

— Не знаю, кто в меня вселился, — усмехнулась Яна. — Что меня сподвигло так ответить.

— Мне нравится, — отозвался Антон.

— Не зря Юлечка Николаевна говорит, что у всех беременных изменения личности в той или иной степени.

— Как думаешь, она решила, что я озабоченный осёл?

— Да ладно, — Яна засмеялась. — Когда тебя такое беспокоило? К тому же, ты не осёл, а просто озабоченный. Озабоченный озабот.

И глядя на притворно сдвинутые брови Антона, невинно продолжила:

— Как думаешь, озабоченность половым путём передаётся? А то я тоже что-то такое чувствую вот уже месяца три, как.

Они рассмеялись.

…День рождения Никиты — двадцать первое февраля. День рождения Антона — третье марта. А как раз посредине, двадцать седьмого февраля, должно было состояться плановое кесарево.

К появлению на свет Кирилла Антоновича уже всё было готово. Спортивные снаряды перенесли в спальню, а кабинет превратили в детскую. Антон заказал у Жени всю детскую мебель: кроватку, надёжный пеленальный стол с бортиками, шкафчики и полочки с минимальным количеством углов… Яна, Лена, Наташа и Светлана Михайловна занимались шторами, обоями, оформлением кроватки и покупкой разных детских вещичек. Мужчины приходили им на помощь по первому зову. Яна не уставала удивляться, насколько всё же дружная у них семья; она уже привыкла к их неустанной заботе и вниманию, и сама стремилась всегда что-то сделать для каждого.

Операция планировалась в перинатальном центре; уже договорились с врачом, которого посоветовала Юлия Николаевна. Двадцать седьмое февраля неумолимо приближалось.

Но Кирилл Антонович рассудил по-своему. Он решил появиться на свет рано утром двадцать пятого… Антон уже собирался уезжать на работу, когда у Яны отошли воды и резко начались схватки. Надо отдать должное Антону, он моментально доставил Яну в ближайший роддом. Если бы Антон промешкал, то сын появился бы на свет прямо в машине. Через час всё было позади; Яна сначала родила без всякого кесарева, а потом, когда она отдыхала в послеродовой, рядом сидела медсестра и заполняла бумаги.

Антон тоже сидел рядом, хотя на самих родах не присутствовал, просто не успел. Яну едва увезли в палату, как Кирилл Антонович появился на свет.

Потом Яну с ребёнком увезли в их палату; Антон помогал санитарам.

— Почему он говорит: "мэ"?

— А что ты хочешь, чтоб он сказал?

— И уже ест.

— Так мне сразу его приложили к груди.

Они были палате. На город опустились сумерки. Яне разрешили вставать, и она сходила в душ. Вечером она всё-таки выпроводила Антона домой: ему необходим был отдых.

Кирилл Антонович, естественно, был полной копией отца. По-другому и быть не могло. Яна именно таким себе и представляла их сына: уже с рождения черноглазым и темноволосым. К тому же, он уже сейчас кричал исключительно басовитым голосом, потому Яна сразу стала величать сына по имени — отчеству.

Весь следующий день Яна принимала поздравления по телефону, отправляла родным и близким первые фотографии и читала фразу "вылитый отец". Днём приехали сначала Лена с Никитой. Яна говорила с ними по телефону и смотрела на них из окна второго этажа. Кирилл Антонович не спал, потому она показала его им в окно.

Потом приехали Светлана Михайловна, Аркадий Семёнович и мама Яны, приехавшая вчера и остановившаяся в Судаках. Потом прикатили Соколовы всей семьёй. Каждая из "делегаций" что-то передавала Яне через вахту; Яна только и успевала пополнять холодильник. Пришлось всем написать, чтобы больше не привозили еды. Яна надеялась, что дольше четырёх дней они в роддоме не задержатся.

Днём приезжала Юлия Николаевна, которой Яна ещё вчера сообщила, что кесарево не состоялось. Юлия Николаевна зашла в палату, посмотрела Яну. Увидев Кирилла Антоновича, заявила, что это тот самый случай, когда скорее усомнишься в материнстве, чем в отцовстве.

Яна не обижалась; совсем наоборот, она была безмерно счастлива, что сын так похож на Антона.

…Антон приехал уже в начинающихся сумерках. Кирилл Антонович спал в специальной кроватке. Яна говорила с Антоном по телефону, стоя у окна. Но их глаза говорили друг другу гораздо больше.

Территория роддома была обнесена невысоким забором, на котором некоторые счастливые отцы считали нужным увековечить свою радость, выразив её в плакатах, граффити, рисунках и прочих видах творчества. Тут и там висели сдувшиеся шарики.

Яна не осуждала это, но была рада, что её Антон не склонен к творческим порывам. Одна из надписей особо радовала глаз. Видимо, счастливый отец приходил под окна не один, а при поддержке друзей, потому шедевр был плодом совместного творчества.

— Я подумала и решила, что искусство должно принадлежать народу, негоже мне одной наслаждаться, — серьёзно сообщила Яна Антону.

— Ты о чём? — он сдвинул брови.

Эти брови… Но Яна заставила себя отвлечься от бровей Антона.

— Обернись, забор, — Яна глазами указала мужу, куда смотреть.

Аккурат за его спиной на заборе красовалась надпись, выполненная красным шрифтом в жанре плакатной живописи: "Ирина! Спасибо за сына! Денис и друзья".

Антон медленно обернулся обратно к окну. Он закусил губу.

— Ну как, проникся?

— А ты знаешь, что каждый всё понимает в меру своей испорченности, Давыдова-Новикова? А я теперь мучайся и переживай за этого Дениса.

— Хватит ржать, Давыдов. На то и было рассчитано: я больше не могла мучиться одна, мне хотелось, чтоб кто-то мучился вместе со мной.

— Спасибо тебе, добрая женщина.

— Обращайтесь.

— Я женат на пошлячке.

— "Поздно пить боржоми"(с), что