К сказанному выше добавлю с чувством глубокой скорби, что несколько лет тому назад участник Великой Отечественной войны, бывший Председатель КГБ Грузии генерал-полковник А.И. Инаури был убит террористами в городе Батуми. О причинах его гибели официально ничего не сообщалось. К сожалению, аналогичная судьба постигла и бывшего Председателя КГБ Армении Мариуса Арамовича Юзбашьяна, которого я хорошо знал по совместной работе за границей. Его убийцы так и не были найдены.

Вернемся, однако, в Москву, к нашей внутриотдельской жизни.

Как-то во время беседы я сказал Курышеву, что начальник отдела ознакомил меня с моей аттестацией и что мне хорошо известно, что писал ее лично Курышев. Я поблагодарил его за высокую оценку моей скромной работы и заверил, что все пожелания по ее совершенствованию будут учтены. Я сказал ему также, что мне больше всего понравилось выражение «характер твердый». Это совсем как у Юлиана Семенова в «Семнадцати мгновениях весны»: «характер твердый, нордический».

В связи с этим рассказал ему, что во время пребывания в длительной загранкомандировке в ГДР я несколько лет проработал в городе Ростоке, где однажды случайно познакомился с одним интересным немцем. В годы Второй мировой войны он служил на одном из флагманов германского флота линкоре «Бисмарк» лекарским помощником. Корабль потопили англичане недалеко от французского порта Брест. Немец попал в плен. А после войны вернулся в родной Росток. Окончил медицинский факультет Ростокского университета и в конце концов стал профессором и доктором медицинских наук. Работал он в правительственной клинике и проживал со мной по соседству. Мне было известно также, что он был на хорошем счету у наших немецких коллег по работе и пользовался у них доверием. Как-то раз, сидя в военторговском ресторанчике, он спросил меня: «Игорь, скажи откровенно, ты по национальности немец?»

Получив отрицательный ответ, он стал интересоваться моей родословной. Я сказал ему, что по отцовской линии мои предки были чистокровными русскими и жили в Саратовской губернии и мне они известны, в том числе и по фотографиям, до прапрадеда включительно. По материнской же линии я не исключаю, что была какая-то примесь польской крови, так как, по рассказам матери, родившейся в Витебской губернии, мой прапрадед в 1883–1884 годах за участие в польском восстании был осужден и лишен «всех прав и состояния», находился под надзором полиции, правда, недолго: вскоре после вынесения ему приговора он умер. Но ведь это тоже славянская кровь. Тогда немец, извинившись, попросил разрешения осмотреть мою голову. Я не стал возражать, поскольку мы сидели с ним в отдельном помещении. Ощупав ее, он заявил, что череп у меня нордический, как у представителя высшей расы. Засмеявшись, я ответил: «А ведь доктор Геббельс и Розенберг говорили, что мы низшая раса и подлежим на этом основании уничтожению. Ведь я же славянин по всем параметрам!» В конце концов, еще раз осмотрев мою голову, он признал несостоятельность фашистской расовой теории, хотя, я полагаю, у него и раньше должны были бы быть сомнения на сей счет. Так что, видимо, правильно формулировано Юлианом Семеновым «характер твердый, нордический», что может, однако, не хуже звучать и просто как «северный, славянский»!

Выслушав меня, Михаил Иванович заметил, что хорошую характеристику я заслужил своим трудом, а он всего-навсего объективно изложил ее на бумаге.

— В целом-то у тебя, — сказал он, — в личном деле почти все характеристики положительные, если не считать отдельных оценок, носящих сугубо субъективный характер. Вероятно, кому-то ты не очень нравился. Но не огорчайся: правда и объективность непременно восторжествуют раньше или позже. Ведь в жизни так не бывает, что сегодня человек по всем статьям хороший, а завтра — наоборот, потом снова хороший, хотя при этом ничего не изменилось! Присущие человеку качества все-таки сохраняются!

После отъезда Огородника на юг через руководство профкома завода «Серп и молот», не без участия В.И. Гречаева, без особых проблем был решен вопрос с его соседкой и сыном, благо она была ударником производства, а сын отличником. В школе им была выделена бесплатная профсоюзная путевка в детский санаторий на крымское побережье. Путевка, как и полагается в таких случаях, была «горящей», и они срочно выехали на юг. Радости мамы и сына не было предела! Довольны были и мы.

За время отсутствия Огородника в квартире с санкции прокурора был произведен обыск с участием бригады оперативно-технического отдела. Осмотру подверглись и его комната, и места общего пользования. В принципе ничего особо интересного мы там не обнаружили, однако обратили внимание на то, что Огородник, как правило, носки и рубашки не стирал, выбрасывая грязную одежду в находившийся в квартире мусоропровод. Конечно, это дело каждого, стирать или выбрасывать. Но при его довольно скромном денежном содержании подобная вещь выглядела несколько необычно. Бросились в глаза и пустые, но тщательно вымытые банки из-под башкирского меда. Это показалось нам довольно странным при его-то барском отношении ко всему остальному. И только несколько позже мы узнали, для чего они предназначались.

Большую работу в эти дни провели сотрудники службы безопасности и оперативного отдела майор В. Удалов, капитаны В. Молодцов и Ю. Шитиков, внесшие существенный вклад в дело разоблачения Огородника как агента американской разведки. В этой связи необходимо назвать и фамилию старшего лейтенанта Николая Лейтана, благодаря бдительности которого в конечном итоге был обнаружен тайник с самыми важными вещественными доказательствами того, что Огородник является агентом ЦРУ США. В знак признания проявленной им в тот день смекалки его вполне заслуженно наградили шутливым прозвищем Коля — Соколиный Глаз, тем более что и жил он на одной из улиц Соколиной Горы.

17 июня 1977 года Огородник и Ольга Фомина возвратились в Москву после отдыха на юге.

18-го и 19 июня он в основном находился дома, так как догуливал отпуск. Окна квартиры были плотно зашторены, но технические средства давали возможность видеть и слышать его. Вел он себя нервозно, мастурбировал, манипулировал с карманным фонариком, разговаривал сам с собой: «Последний раз… не хочу…»

Судя по его поведению, он не заметил, что в комнате был произведен обыск. Это не могло не радовать.

20 июня поздно вечером с помощью оперативной техники был замечен еще один тайник с контейнером. Огородник взял в руки лежавший на книжной полке фонарик, вытряхнул оттуда батарейки, снял с одной из них картонную оболочку, развинтил металлический корпус, вынул из полой его части проявленную фотопленку и с помощью настольной лампы и лупы начал читать запечатленный на ней текст. Затем повторил эту операцию в обратном порядке. В заключение включил фонарик, направил его на стену, подрегулировал фокус и выключил. И так он проделал несколько раз.

Оставшись, по-видимому, доволен, положил его на прежнее место[10].