Он отодвинул Чижа от окошка и, прячась за выступ, опасаясь шальной пули, снова стал наблюдать.

Из садов, из проулка выбежал человек. Пригибаясь, виляя, помчался через пустое пространство, опасаясь выстрела. Добежал до грузовика и скрылся за брезентовым кузовом.

Через минуту второй, под стать первому, пробежал, нагибаясь, виляя змейкой. В руках у него был крупный желтый предмет, напоминавший кувшин. Кудрявцев не стрелял, желая понять, в чем смысл этих рискованных перебежек. Что за предмет, похожий на эмалированный жбан, протащили с собой чеченцы.

Третий чеченец, из числа сопровождавших Исмаила, придерживая автомат, пробежал к грузовику, юркнул в кабину.

— Залупить бы из гранатомета, — предложил Таракан, — чтоб клочки полетели!..

— Там, в кузове, ящик «Шмелей», — сказал Чиж. — Огнеметы рванут, от нас клочки полетят!

Грузовик стоял вдалеке от дома. Одновременный подрыв комплекта огнеметов, начиненных аэрозолью, мог выбить стекла, опалить стены огненным жаром, но не больше. И все-таки не стоило рисковать, не стоило расходовать одну из двух имевшихся в запасе гранат на эту отдаленную, трудную для попадания цель.

Грузовик дернулся, издал жужжащий звук. Прокатил на спущенных колесах и стал. Чеченцы, укрывавшиеся за кузовом, догнали его и снова спрятались. Мелькнули их кожаные куртки, автоматы и что-то еще, желтое, лакированное, похожее на кувшин или миску.

Снова зажужжало, грузовик поехал, дергаясь и вихляя на ободах. Стал, и двое чеченцев нагнали его, заслонились брезентовым кузовом. Тот, что сидел в кабине, пригнулся, и его почти не было видно.

— Завели, суки! — раздражался Таракан. — Мы бы тоже смогли! Ночью драпанули б отсюда!

— На стартере толкают, — сказал Чиж. — Аккумулятор посадят, и хана!

Чеченцы подгоняли грузовик, оставаясь под защитой кузова. Кудрявцев понял, что они хотят приблизиться к раненому, вытащить его, укрываясь от пуль. Грузовик был близко от дома, его можно было поразить из гранатомета, но теперь одновременный взрыв комплекта «Шмелей» грозил разрушением дома. И он смотрел, как дергается грузовик, косолапо переваливается на ободах и чеченцы ловко укрываются за его бортами.

Машина дернулась пару раз и застыла. Кончился запас аккумулятора, иссякла мощь стартера. Грузовик стоял вблизи от дома, за ним по снегу тянулся свежий продавленный след.

Раненый перестал ползти. Повернулся на бок лицом к машине. Было видно, как тяжело дышат его грудь и живот, брюки чернеют от талого снега и крови.

— Эй, мужики!.. Дайте взять человека!.. — раздался из-за машины металлический, со свистом и шелестом голос.

Кудрявцев понял, что полированный желтый предмет был мегафон. Чеченцы, рискуя, приблизились к дому, чтобы спасти «профессора».

— Дать им, что ли? — растерянно произнес Чиж, выглядывая из-за выступа.

— Пулю меж глаз захотел? — отдернул его назад Таракан. — Пусть выйдут, перестреляем их, как собак!

— Мужики, давайте по-честному!.. — продолжал увещевать металлический голос, который произносил русские слова с уловимой сквозь мегафон неправильностью. — Мы своего заберем, а вы уйдите, вас трогать не станем!.. Клянусь Аллахом, не тронем!..

Кудрявцев вслушивался в простуженный хрип мегафона. Не расслышал, а расслышав, не сразу обратил внимание на шарканье и шелест у себя за спиной. Оглянулся и увидел Филю: возбужденный, с раскрытым ртом, задыхаясь, он сбегал по лестнице, вниз, к подъезду. Кудрявцев не успел его ухватить, и Филя неожиданно ловко преодолел обломки кровати и шкафа, просунулся в узкую щель, выбежал из дверей.

— Филя! — тоскуя, жалобно крикнул ему вслед Кудрявцев. — Куда ты, Филя!

Но тот не оборачивался. Размахивал вылезающими из коротких рукавов руками, подпрыгивал на длинных ногах, одетый в нелепые стариковские обноски. Бежал не на зов мегафона, а в сторону, по снегу, к близким туманным садам, казавшимся ему убежищем, спасеньем. Он выбирал направление не разумом, не глазами, а испуганным тоскующим сердцем. Направлялся к своему далекому дому, к матери, чувствуя ее сквозь огромное пространство заснеженной дикой земли, привязанный к ней неисчезнувшей пуповиной. Мать беззвучно звала его через снега, побоища, дымные боевые колонны.

Кудрявцев смотрел ему вслед, и такие были боль, бессилие, невозможность догнать, остановить, прижать к себе, заслонить от беспощадных людей, от хрипящего мегафона, от автоматных стволов.

Филя убежал уже далеко, когда из-за кузова грузовика прогрохотала очередь. Нащупала его и настигла.

Филя, подстреленный, еще некоторое время семенил ногами, нес в себе простреливший его огонь. Кудрявцев чувствовал этот огонь у себя в боку, словно ему проломили ребро. Филя упал, свернулся в калачик, как эмбрион. Принял ту позу, которую занимал в материнской утробе. Соединился с ней в смерти.

Таракан, бледный, с белым хрящеватым носом, взял с пола гранату. Левой рукой, держа автомат, саданул прикладом в окно, вышибая остатки стекла, а правой метнул гранату. Кинул ее навесом туда, где лежал на снегу «профессор». Зеленая, как клубень, граната упала, подпрыгнула, подкатилась к «профессору» и ударила косым взрывом, вырывая из лежащего человека часть плоти. «Профессор» перевернулся на снегу, и вместо лица у него была липкая примочка, словно лицо его облепили красными газетами.

Дым от взрыва маленьким облачком улетал в сторону. «Профессор» лежал на снегу, а поодаль, как темный стручок, лежал Филя. И кругом было множество перепутанных, пересекающихся следов.

Кудрявцев смотрел сквозь разбитое, дующее ветром окно. Грузовик с комплектом «Шмелей», с притаившимися чеченцами. Убитый, с разорванным лицом «профессор». Свернувшийся в калачик Филя. И тоскливая мысль: когда же придут войска?

Женщина молча обходила посты, обносила солдат бутербродами и графином с холодной водой, в который положила варенье. Поднесла Кудрявцеву стакан, и тот пил сладковатую воду, и ему было непонятно выражение ее глаз: то ли она боялась, то ли жалела его, то ли вопрошала бог знает о чем.

— Как тебя зовут? — спросил Кудрявцев.

— Анна.

— Анна… — повторил он. Имя показалось гулким и холодным, как этот безлюдный дом. Но он был благодарен дому. Был благодарен имени.

— Если хочешь уйти, попробуй с первого этажа, из окна. Не заметят.

— Останусь.

— Будет обстрел.

— Все равно.

Она понесла свой графин с вишневым сиропом дальше, туда, где на лестнице примостился Чиж. А у Кудрявцева осталось странное ощущение от ее холодного имени, гулкого, как затихающий звук.

Ему начинало казаться, что он допустил непоправимую ошибку. Ночью, когда раздобыли оружие, им следовало тут же уйти. Метнуться сквозь черно-красные тени пожара к привокзальным строениям. Вдоль колеи, мимо вагонов, подальше от злосчастного места. Если их будут преследовать, преградят отступление — вступить в скоротечный бой, идти на прорыв. Шесть автоматов, ручной пулемет, гранаты прорежут путь к отступлению, пробьют коридор сквозь ночной ненавистный город. И к утру они выйдут в туманную степь, и в туманах, пустыми полями, обходя стороной селения, двинутся к северу, к родным пределам.