С момента выхода циркуляра народного комиссариата юстиции и Верховного суда РСФСР «О мерах борьбы с сокрытием доходов» от 20 апреля 1929 года началась атака на дальнейшее развитие частного капиталистического сектора в сельском хозяйстве и в промышленности. В ходе проведенных в соответствии с этим циркуляром обысков, арестов индивидуальных предпринимателей и членов их семей, конфискации их имущества и других репрессивных мер специально сформированными бригадами было получено несколько сотен миллионов рублей и огромное количество товаров. Это посягательство на право частной собственности значительно разбогатевших к тому времени крестьян и предпринимателей стало причиной нового обострения временно улаженных классовых разногласий. Только в 1929 году произошло около 1300 восстаний. Неурожаи в 1932 и 1936 годах обострили и без того уже драматическое положение. Ведущие политические круги на Украине стремились представить эти события как результат преступного сговора в Советском правительстве. Но имеющиеся данные показывают, что голод в деревнях не был связан с экспортом зерновых. Ожидание, что столь глубокое изменение социальных условий, условий производства и во многом основанного на этом уровня жизни пройдет свободно и гладко, без острой конфронтации с внутренними и внешними классовыми противниками, без перегибов в противодействии сторон, было наивным. В действительности любой серьезный переворот в сфере производительных сил непременно становится причиной большого количества конфликтов.

Разрушение основ существования ремесленного производства и мелкого крестьянства, расцвет новых отраслей промышленности и их ускоренная смена новыми поколениями технологических процессов приводит к тому, что еще занятые в этой области трудящиеся вместе с профессиональной квалификацией теряют и средства к существованию. Можно вспомнить о трагической судьбе силезских ткачей или о вполне квалифицированных токарях, фрезеровщиках, слесарях и т. д. классического машиностроения, чью работу «отняли» станки с программным управлением. Это может вызывать возмущение, но в этом вопросе мало что изменится. С изобретением людьми более новых, лучших и продуктивных поколений устройств и технологических процессов выброшенными оказываются не только старые, вышедшие из употребления и посему «немодные» инструменты, машины и оборудование, но и мастерские, фабрики и даже крупные предприятия, а вместе с ними и навыки, социальный статус и материальные основы существования работников, трудящихся в этой области.

Это не досадное сопутствующее явление, а неотъемлемая часть всех технологических революций. Но то, кто и как страдает от этого, и характер того, как последствия этого процесса влияют на всех пострадавших, – все это различается в зависимости от социально-экономических условий.

Такие перевороты могут привести к разрушению основ существования, если нет системы социального обеспечения. Но, как правило, получаемой с помощью более высокой производительности прибыли достаточно для общего финансирования. Более того – здесь можно и нужно использовать появляющиеся в результате таких процессов новые возможности для выполнения трудной, монотонной и вредящей здоровью работы. Таким сложным, противоречивым, многослойным этот процесс был и будет всегда. А его конкретное движение с временными и региональными изменениями темпа и интенсивности всегда будет зависеть от непосредственных и более поздних последствий: различия становятся ясными тогда, когда речь идет об увеличении прибыли или элементах социалистической революции.

Говоря в этом контексте о событиях в СССР в конце 20-х, нельзя упускать из виду тот факт, что часть населения, живущая на средства, получаемые от городской промышленности и сельского ремесленного производства, составляла лишь 15 %. Другими словами: для 85 % населения советской России коллективизация сельского хозяйства стала посягательством на вековые традиции и вылилась в гораздо более серьезные последствия, чем те, которые повлек в свое время переход ремесленников Западной Европы на фабричное производство.

Речь шла о революционном изменении соотношения сил в стране, о том, чтобы свергнуть засилье кулаков и середняков и остановить угнетение, эксплуатацию и дискриминацию миллионов сельских бедняков. Без призыва на военную службу, профессионального образования и решения научно-технологических задач индустриализация страны осталась бы пустым звуком для тех, кто мог быть освобожден через коллективизацию сельского хозяйства. Без этих изменений условий жизни в селах, включая революцию в сфере образования и культурную революцию, социалистический характер Октябрьской революции был бы утрачен в ходе первого десятилетия.

Говоря о масштабах социально-экономического переворота, нельзя оставлять без внимания рожденные им противоречия, но нельзя и судить о них односторонне. Тот, кого волнует вопрос, какое практическое значение имело то, что многие ответственные лица все еще находились под влиянием своего опыта, полученного во время гражданской войны, сталкивается с массой вряд ли понятных в наше время проблем: это было не только привыкание обеих сторон классового конфликта к безрассудному использованию силы. Слишком многие из тех, кто согласно внутренним убеждениям вступил в войну за гуманистические идеалы коммунистического движения, были убиты в боях или получили такие ранения, что не могли больше работать. Эту возможность использовали бюрократы всех мастей, которые теперь делали карьеру как в государственном аппарате, так и в армии, ЧК и партии. Не менее проблематичной была передача ответственных задач управления в экономике, в системе государственного образования и государственном аппарате заслуженным большевикам. Они добились выдающихся результатов в условиях нелегального положения, в борьбе против царского самодержавия, во время революции и гражданской войны. Но многие из них были не в состоянии и зачастую не хотели заполнить пробелы в своем образовании и изменить сложившийся образ действий для выполнения других задач. Многие не могли и не хотели понять, что на их месте должны были быть соответствующие квалифицированные молодые кадры. Неудивительно, что обусловленные индустриализацией и коллективизацией сельского хозяйства требования сталкивались с непониманием и отклонялись. Таким образом, проводившееся в виде кампании выполнение этих мер не могло проходить без перегибов, нарушений прав и жертв.

В кругу тех, кто считал себя авангардом революционного движения, отнюдь не существовало единого мнения относительно того, как должен выглядеть путь развития. Спор о разных точках зрения служил для образованных в то время группировок инструментом удовлетворения тщеславия и все чаще становился причиной коварных интриг, обострения борьбы за власть и постоянно подрывающих дееспособность ведущих органов действий. Ввиду повсеместной разрухи и кажущегося непреодолимым дефицита в экономике компетентные наблюдатели за рубежом не принимали первый пятилетний план всерьез. В частности, как в Германии, так и в Великобритании имело место надменное игнорирование творческого потенциала «русских». Однако такое отношение вскоре изменилось, даже не под влиянием результатов первой пятилетки, а в условиях повышения давления на экономику капиталистических странах в результате глобального экономического кризиса. В этих условиях не только ставшие безработными сочувствующие социалистическому развитию задумались о том, чтобы зарабатывать на жизнь в Советском Союзе. Именно здесь (а нередко и только здесь) могли быть проведены не просто хорошие, а очень хорошие сделки, от которых зависело выживание большинства западноевропейских машиностроительных предприятий.