«Тьфу ты, ерунда какая!» — хотел уже сплюнуть Хадамаха, но в глазах Аякчан была такая беспросветная тоска… хоть ложись да помирай! И ведь не прикидывается, мается по тому халатику, как по куску оленины в голодный День! И впрямь ему не понять.

— Ну уж никогда… — не зная, что ответить, пробормотал он.

— А когда? — горько переспросила Аякчан. — В стойбище жила, с моими… ну, неважно с кем… Кроме лохмотьев, ничего не видела. Потом в Храме — ученическая рубаха, самая простая, разве что чистая… — Она с отвращением передернулась, точно надеясь сжаться внутри собственной замызганной рубахи так, чтобы к ней не притрагиваться телом. — Теперь снова лохмотья. Все лохматее и лохматее! — она дернула нитку на рукаве.

— Зато тебя такой парень любит! — ляпнул Хадамаха, глядя на вышагивающего впереди Хакмара.

— Какой еще парень? — строптиво буркнула Аякчан. Поглядела на Хадамаху, и ее поджатые губы расслабились — видно, решила, что глупо из себя неприступную храмовницу корчить. — Когда он меня в первый раз увидел… — тоже косясь на Хакмара, проникновенно сказала она, — на мне была рваная храмовая рубаха и синяк на физиономии. Меня тогда старшие жрицы отлупили так… — она безнадежно махнула рукой. — Потом слой копоти прибавился, когда я мэнквов-людоедов пожгла. И с тех пор ничего не менялось! К лучшему… — уточнила она. — А он горец. У них там девчонки в драгоценных уборах ходят.

— Думаешь, для Хакмара твои тряпки имеют значение? — искренне возразил Хадамаха.

Аякчан поглядела на него вроде бы и с признательностью, но одновременно снисходительно. Как на младшего братишку, попытавшегося утешить старшую сестру своими главными сокровищами — полосатым камешком и разлапистой шишкой.

— Если б тряпки не имели значения, все городские оборвашки уже были бы женами наследников богатых родов, — сказала она. — Спроси хоть у тетушки… — Она усмехнулась и исправилась: — У своей Калтащ.

Настала пора Хадамахе горько ухмыляться:

— Не моя она. И разговаривать с ней не хочу.

— Ну, знаешь! — вдруг возмутилась Аякчан. — Тебе какое дело, что они с Седной подумывают людей уничтожить? Какое это имеет отношение к вашим отношениям?

— Это как это? — опешил Хадамаха. — Или ты, как эти, из селения, скажешь, что я и не человек вовсе?

— Вот и веди себя как человек! — отрезала Аякчан. — Нашел повод для обиды — его девушка собирается людей уничтожить! Подумаешь! Вот если бы она с другим парнем гуляла, тогда да… И то не повод обижаться, повод отбить! — она победоносно поглядела на Хадамаху.

Вероятно, у того было уж очень шалое выражение лица, потому что Аякчан немедленно продолжила атаку:

— Меня вот тоже люди обижают — не все, конечно… но все равно довольно много народу! — прикинула она. — Я тоже хочу их всех уничтожить. И кстати, никаких шансов исправиться я им давать не собираюсь! Так что скажи еще спасибо, что я — не Калтащ!

— Спасибо! — от всей души поблагодарил Хадамаха.

— Уже понятно, что сюда она нас затащила не зря, — даже не оглядываясь, сказал вдруг Хакмар.

Аякчан вздрогнула и подозрительно поглядела ему в спину. Похоже, пыталась сообразить, когда парень начал прислушиваться к их разговору: когда говорили про тряпки или все-таки позже.

— Храм… — хмуро буркнул Хадамаха. — Храм Рыжего огня! — И он глухо бухнул кулаком по ладони. — Я был уверен, что Советник не успел его поставить! Что Храма нет! Что все закончилось!

Заставить себя замолчать было почти невозможно — взрослый парень, а разревелся, как медвежонок! Но Хадамахе хотелось именно орать, реветь и колотить кулаками по соснам. Он в Нижний мир полез, чтобы в его стойбище было все хорошо! А какие-то олени… безрогие… все равно сделали так, чтобы в стойбище было плохо! Эрликовы выползни!

— Храма пока нет, — успокаивающим тоном сказал Хакмар. — Есть еще только Буровая с тем жрецом-геологом. Неплохой дядька! Хоть и Рыжий огонь ищет… — и неодобрительно добавил: — Где не надо! Я б его к нам в горы забрал — там Рыжий огонь может проявляться спокойно. Конечно, со всеми мерами предосторожности.

Аякчан на это только фыркнула.

— Буровую забросили, — напомнила она. — Советника нет, подземелья его тоже, и помощнички его, что нормальных девчонок в рыжих чудищ переделывали, отправились в Нижний мир. Ставлю все шесть лап мамы-Уот против талой сосульки — в своем кабинете в Зимнем Дворце Советник никаких записей не хранил! Никто не знает, где этот жрец-геолог со своей Рыжей Буровой торчит!

— Снежная Королева ищет Рыжий огонь, — напомнил Хадамаха. Ему было стыдно. Он тут терзается, как его весь Сивир не понимает и усилий его не ценит, а Хакмар и Аякчан спокойно рассуждают — глядишь, и придут к чему! Хотя кто тут стражник, кому положено расследование вести?

— Тогда найдет, — расстроилась Аякчан. — Раньше, позже… Мы, жрицы, упорные.

— Если ей не помешает другая жрица, более упорная, — задумчиво сказал Хадамаха.

— Ты о чем? — заинтересовалась Аякчан.

— Так, мысли вслух, — покачал головой он.

— Пока что здешнему жрецу мешает шаман, — вмешался Хакмар. — Нет, чего он на нас взъелся, я понял. Я не понял, чем ему жрец не угодил? Канда его явно спровадить пытался. Поговорить со жрецом для него так важно было, что он даже возле своей сгоревшей лавки не остался.

— Насчет Канды я пока много чего не понимаю, — призадумался Хадамаха. — С торговлей его все ясно — шкуры берет по заниженной цене, железо, соль, прочий необходимый приклад продает по завышенной. Вот и выходит, все ему должны.

— Нет, не ясно! Почему ему за такие дела никто до сих пор морду не набил и товары не растащил? — вмешалась Аякчан.

— Это же его товары! — изумленно воззрился на нее Хадамаха. — Кто ж на них лапу-то поднимет? И цены тоже его — раз товар его!

Она что, простейших вещей не понимает? Странные все-таки эти храмовницы!

— Странные вы все-таки, люди-звери, — пробормотала Аякчан. — Кто-то мне недавно про военную добычу рассказывал.

— Так Канда ж на нас не нападал! И родичей наших не убивал, чтобы мы ему мстили!

— Он всего лишь объявил, что вы хуже, чем остальные люди, — насмешливо напомнила Аякчан.

Хадамаха аж остановился. Она права, а он… чего-то не видел, не замечал… Именно потому, что был здесь своим и думал, как местный парень из племени Мапа. И что на Канду никто не нападет, хоть и дурит тот немилосердно, Хадамахе казалось единственно правильным. А думать надо не как парень из стойбища Мапа, а как стражник из большого города! Хадамаха аж напрягся, будто пытался вылезти из собственной шкуры.

— Может, мы кому и чурбанами кажемся… — медленно начал он.

Аякчан сделала невинное лицо.

— Только мы, Мапа, ведь и правда так живем — чужого не берем, за цену не торгуемся, долги отдаем всегда. И охотники хорошие — еще б мы были плохие! Рыба, жир, шкуры — все мы! — перечислил Хадамаха. — Так чего ж этот Канда, который с торговли с нами богатеет — чего ж он нас же и травит, а? Раньше люди с нами так не разговаривали — как Хуту или тот старик! Подурели они все, что ли? Ляпнет какой чурбан нашему Мапа лишнего — и лапой в глаз получит! И готов свеженький покойник. Тут уж начнется — и кровная месть, и что угодно… — Хадамаха снова глубоко задумался. — Человеку, который с торговли богатеет, зачем ему драки да беспорядки? Мало сведений, мало, непонятно ничего!