В квартире практически не осталось его вещей — она очень старалась передать с Максом все…

Флешку с видео свадьбы спрятала туда же, куда его фото, новый телевизор взамен испорченного просто не покупала.

Теперь же… Слонялась по квартире, не зная, чем себя занять.

Книга не читалась, работа не работалась, женские глупости не радовали. На душе было маетно, тоскливо, тревожно…

Когда в дверь позвонили, Ксюша вздрогнула… В голове сразу миллион мыслей — а вдруг Ваня пришел? Что она сделает? Что скажет? Откроет ли вообще? Он ведь ни разу после возвращения здесь не был. Ксюша сама просила не появляться…

Но она о многом просила, а ему, кажется, пофиг на просьбы. Хочет — целует. Хочет — забирает кольцо. Хочет — продолжает смс-ки слать, все на что-то надеясь…

Ксюша чувствовала, что ладоши взмокли, сглотнула, глянула на себя в зеркало… Совсем по-домашнему. В мягком костюме, с гулькой на голове, без макияжа. Сначала подумала, что надо бы себя в порядок привести, а уж потом открывать, но быстро осеклась, отвесила себе мысленный подзатыльник, пошла к двери…

Еще чего не хватало — почти бывшего мужа встречать при параде. Да и кто сказал, что он?

Тихомирова в глазок посмотрела, удивилась… Но быстро открыла…

— Кир? Привет… Ты какими судьбами сюда? И поднялся как?

На пороге стоял Прудкой, улыбался неловко, в руках держал красивую картонную коробку нежного желтого цвета — скорее всего с тортом…

— Ваш консьерж меня помнит еще с тех пор, когда я к вам часто приезжал… Было время, да, Ксень? Сейчас даже не верится… Пустишь?

Было время…

Было время, когда Ксюша не удивилась бы, а с порога искренне заулыбалась другу, когда крикнула бы: «Ванька, к нам тут разоритель бара, пускаем?», когда Кир рассмеялся бы, зашел, не спрашивая. Они с Бродягой обнялись бы, Ксюша пошла чай ставить…

А потом сидели бы долго, обсуждая все, что в голову придет.

Два шкодника отлучались бы на покурить, предварительно предупредив, что они: «всего одну на двоих, Ксень»…

А сама Ксюша еле сдерживалась бы, чтобы за ними вслед на балкон не увязаться, потому что отпускать их не хотелось. Ее любимых дураков.

— Заходи, — рука Тихомировой соскользнула с двери, она чуть отступила, пропуская Кира. На душе было тошно… Потому что теперь все не так. И Ксюша не сомневалась — тошно не ей одной, Кир тоже «пробежался» по тем воспоминаниям. И вряд ли они его согрели…

* * *

— Ты чай будешь или кофе? Или из бара что-то достать? — они устроились на кухне. Кирилл торт вручил, Ксюша поблагодарила, потом восхитилась, когда коробку открыла… Кир заморочился — видно было, что выбирал. Такой, чтобы ей по вкусу пришелся — нежное банановое суфле на тоненьком бисквите, а сверху зеркальная глазурь.

Набрала в чайник воды, глянула на друга…

Он сидел на одном из стульев, подперев подбородок руками, грустно глядя на нее — сначала на спину, потом на лицо.

— Давай чай. Ты же не станешь со мной пить, а самому как-то не хочется… Ляпну еще что-то, только хуже сделаю.

Ксюша не стала возражать — кивнула, поставила воду, взяла два блюдца, ложечки, нож, вернулась…

— Я не очень голодный, Ксень…

Кирилл попытался отказаться от своего же гостинца, но сдался под скептическим взглядом Тихомировой…

— Ты сам пить не можешь, а я сама есть не могу. Так что придется…

Усмехнулся, кивнул, первым попробовал…

— Мммм, класс! — сам же оценил, стал наворачивать, так и не дождавшись чая…

Ксюша смотрела на него, и отчего-то снова сердце сжималось. Ей не только за их с Бродягой брак больно было, но и за дружбу Вани с Киром, которой теперь, кажется, конец. Да и за свою…

Так, как было раньше, уже никогда не будет. А строить все заново… Ксюша не была уверена, что найдет в себе силы.

— Ты вообще по делу пришел или просто нужна была компания, чтобы поесть? — Ксюша спросила без раздражения, с улыбкой глядя, как Прудкой ест, но он все равно сник. Почти успел очередной кусочек ко рту поднести, но вернул на блюдце, вздохнул, глянул прямо…

— Я извиниться еще раз хочу, Ксень. Понимаю, что вел себя, как мудак, все это время. Особенно тогда, когда предлагал долю купить, но… Вот такой вот я, значит… Мудак…

— Брось, Кир. Я простила давно. Ты прав был в чем-то даже… Я зациклилась на Ваньке. Никому из вас жизни не давала… И себе тоже…

— Ты — единственная, кто экзамен сдал, Ксюх, — Кирилл хмыкнул, взгляд отвел. Он после возвращения Ивана часто думал о том, что сам-то завалил. С треском. Экзамен их дружбы, экзамен своей человечности.

Поначалу и для него смерть Вани была ударом. Он и на похоронах плакал — искренне. И потом переживал долго. Отчасти потому, что Альбина поддержать не могла, разделить его горе — у них начались разлады. А потом… В какой-то момент его потихоньку стало отпускать. Смирился что ли. Ваня умер. Он нет. Жизнь идет. Ее надо жить…

И он жил, как мог, как умел, как позволяла совесть. Давно о Ксюше мечтал — искренне, яростно, а тут… Невыносимо обидно было Ване проигрывать даже тогда, когда он глубоко в земле лежит.

Потом же оказалось, что не лежит… И все сказанное, все сделанное, все подуманное совершенно по-другому ощутилось.

Кирилл почувствовал себя предателем, хотя никого не предавал ведь!

И это бесило. А еще бесило недоверие Ивана, его игры, манипуляции, то… Что во всех Ксюшиных бедах он виноват был. Он один… А паршиво себя чувствовал почему-то Кир…

— Мы не знали, что на экзамене, — Ксюша хмыкнула, врезалась ложечкой в суфле, отвлечься попыталась.

— Бродяга сказал, ты хочешь развестись.

— Хочу.

— Почему, Ксень? Ты ведь даже мечтать о таком не могла, а теперь…

— А теперь мне иногда еще хуже, чем раньше было, Кирюш. Я не могу ему доверять больше. И мне страшно за него… Так страшно…

— Чего боишься?

— Что как-то раз… Ты снова позвонишь… И скажешь…

И голос задрожал, и руки. Пришлось ложку отложить, соскочить со стула, подойти к не закипевшему еще чайнику, стараясь незаметно носом шмыгать и слезы из уголков глаз собирать.

В этом был самый большой Ксюшин страх — что все повторится, но на сей раз уже по-настоящему. Она не представляла, что с ней случится во второй раз, когда бы он ни случился. Сейчас или через три десятка лет.

— Я реально мудак, Ксень… Что ни скажу — все до слез тебя доводит…

Кирилл сзади подошел, аккуратно плеча коснулся, давая ей право скинуть руку, отказаться от поддержки, но Ксюша не отказалась — повернулась, обняла поперек туловища, голову на плечо положила, заплакала, позволяя по спине гладить, даже не пытаться успокоить, скорее давая возможность хотя бы на пять минут почувствовать себя не одинокой в этом мире.