– Морин, – снова позвал он в темноте. – Ты здесь?

– Да, – прошелестело в ответ. – Мне кажется, я умираю. Эта лихорадка убьет меня. У нас есть хинин?

– Нет, – пролепетал Быков, силясь приподняться на непослушных руках.

– Сходи к индейцам, попроси. Хотя нет, не надо. Это бесполезно. Он решил нас убить… Вичету!.. Уйди, Вичету! Не трогай меня! Не трогай!

Бессвязный бред Морин продолжался всю ночь. Быков тоже бредил и несколько раз просыпался от собственного крика. Оба они то дрожали от холода, то метались в сильном жару. К утру температура их тел немного снизилась, но больные были так обессилены, что едва смогли повернуть головы друг к другу, чтобы обменяться несколькими фразами.

– Я сейчас пойду искать шамана, – сказал Быков. – Попрошу у него прощения.

– Ты же еле живой, – прошептала Морин, глядя на него с состраданием своими лихорадочно блестящими, глубоко запавшими глазами.

– Нужно это сделать, пока я жив. Иначе будет поздно. Еще одну ночь мы просто не переживем.

Собрав все силы, Быков сел на полу. Чтобы подняться на ноги, потребовалось значительно больше времени. Морин уже провалилась в тревожный сон и отбивалась от воображаемых змей и ящериц, жалобно призывая на помощь. Это заставило Быкова превозмочь себя и выбраться наружу.

Утреннее солнце слепило глаза, высекая из них слезы. Почти ничего не видя перед собой, Быков добрел до навеса, увидел там какого-то мальчишку и прохрипел:

– Позови Вичету… пожалуйста.

Малыш отступил, прячась за мать с большим голым животом.

– Вичету, – повторил Быков. – Прошу. Пожалуйста. Как его найти? Ты можешь позвать Вичету?

Он плохо соображал, поэтому не сразу осознал, что уже не стоит, а сидит, и перед ним находится не только мать с ребенком, а все племя во главе с вождем. Отгоняя от себя обморочную дурноту, Быков напряг зрение и увидел шамана, стоящего позади трона.

– Вичету, – прошептал Быков, становясь на колени. – Прости меня и Морин. Пожалуйста. Этого больше никогда не повторится.

Больше он ничего не помнил. А когда очнулся, день клонился к закату. Быков находился в хижине возле Морин, и она сидела, положив ему на лоб восхитительно прохладную ладонь.

– Ну вот и все, – сказала англичанка. – И лекарства не понадобились.

Быков потрогал кончиком языка пересохшие губы и признался:

– Никогда не был суеверным. А теперь вот стал.

– Это не суеверие, – решила Морин, немного поразмыслив.

– А что же тогда?

– Колдовство. Обычное колдовство.

И этим все было сказано. Быков кивнул и вздохнул.

На следующее утро они проснулись абсолютно здоровыми, хотя и несколько вялыми и ослабшими. На пороге кто-то оставил для них пальмовый лист с какой-то птицей, запеченной прямо в перьях. Бадди как раз подбирался к ней, когда Быков вышел из хижины. При виде своего недавнего спасителя пес позволил себе недовольно оскалить зубы, после чего, озираясь, потрусил прочь. Поведение кокер-спаниеля кардинально изменилось с того дня, как он поселился в индейской деревне. Бадди не просто отдавал предпочтение индейцам, он стал сторониться светлокожих людей.

Поделившись своими наблюдениями с Морин, Быков сказал:

– Возможно, в своем предыдущем воплощении Бадди был индейской собакой, и теперь его тянет обратно.

– Веришь в переселение душ? – спросила Морин, разрывая грудину запеченной птицы.

– Раз уж поверил в колдовство, то почему бы нет? – Быков впился зубами в еще теплое мясо, которое приходилось выедать, не затрагивая шкурки, оставшейся неощипанной. – Честно говоря, я никогда не сомневался в том, что перерождение существует. Вопрос в том, как это происходит.

– И как же? – поинтересовалась Морин, правда, больше увлеченная поглощением пищи, чем беседой.

– Если в общих чертах, то металлолом идет на переплавку. За редким исключением. Когда попадается какая-нибудь уникальная штуковина.

– И откуда она берется?

– Из нас, – просто ответил Быков. – Но это индивидуальный процесс, не массовый.

Высказавшись таким образом, он слегка загрустил. Его давно угнетала мысль о том, что лично он не достиг ни просветления, ни совершенства, ни каких-либо вершин на социальной лестнице. Сначала нужно было очень многое поменять в себе, но работа над собой постоянно откладывалась на потом. Как будто Быкову было отмеряно не семьдесят лет жизни, а несколько столетий или даже вечность. Вот и сейчас, вместо того чтобы лишний раз задуматься об этом, он предпочел сменить тему разговора.

Они поболтали о том о сем, незаметно прикончили угощение и, облизывая пальцы, стали думать, чем бы заняться дальше. Морин предложила наведаться к Камиле и Виктору. Нахмурившись, Быков покачал головой:

– Нет, я к ним не пойду.

Она недоуменно посмотрела на него:

– В чем дело?

– Ты обратила внимание, что вчера, когда Вичету проклял нас, вокруг не было ни единой живой души? Значит, все знали, что произойдет. И прятались. Они не пришли, чтобы нас предупредить. Я имею в виду Камилу и ее бойфренда, ради которых мы, между прочим, столько раз рисковали жизнью.

– Они могли и не знать, – задумчиво произнесла Морин. – Если не ошибаюсь, они собирались на озеро…

– Хорошо. – Быков наклонил голову в знак согласия. – Допустим. Тогда почему они не проведали нас потом, когда мы без сил валялись на полу? Почему не принесли хотя бы воды?

– Ну… наверное, им запретили.

– Наверное. А они послушались. Скажи, Морин, как бы ты поступила на их месте?

– Не знаю, – неуверенно произнесла она.

– А я вот знаю, – жестко сказал Быков. – Я бы ни за что не оставил их в беде. Не предал бы своих.

Морин взяла его за руку:

– Нельзя быть таким категоричным, Дима. Помнишь, что сказано в Евангелии? Пусть тот, кто без греха, бросит камень первым.

Быков хотел согласиться, но не смог. К обиде на Камилу примешивалась ревность. Он все еще злился на нее за то, что она променяла его на Виктора, и к тому же испытывал инстинктивную неприязнь к этому человеку. Было ли это порождено одной только ревностью? Пожалуй, нет. Виктор казался Быкову фальшивым и самовлюбленным, ему нельзя было доверять. Постоянная рисовка, картинные позы, неискренние улыбки. Нет, такие люди никогда не нравились Быкову. Слишком они хотели вызвать симпатию. Слишком явно стремились походить на крокодилов данди, суперменов и джеймсов бондов. Что кроется под этой привлекательной оболочкой? Быков подозревал, что ничего хорошего.

– Я читал Евангелие, – произнес он. – И заповеди помню. Все их помнят. А сколько заповедей соблюдают? Разве что «не убий», да и то до той поры, пока не придется взяться за оружие, чтобы защитить себя или своих близких.