"Следующая юридическая совещательная ВСТРЕЧА должна будет быть ОРГАНИЗОВАНА. Подтверждение удобного времени КАК и места должно БЫЛО быть ЗАПРОШЕНО. Борис.

Обсудите проблему и отправьте ЧЕРТЕЖИ. Чертежи вашей сестры ПОЛУЧЕНЫ позже, но доставлены БЛАГОПОЛУЧНО. Утерян паспорт и ДЕНЬГИ. Они должны быть ПЕРЕСЛАНЫ НА адрес в первого класса ШВЕЙЦАРСКИЙ отель. Будет представлен СЧЕТ позже. Борис.

Ваша сестра должна ПОПЫТАТЬСЯ в американском посольстве ПОЛУЧИТЬ временный паспорт. Не получили ИНФОРМАЦИЮ О НОВОМ получении визы. Швейцарцы считают РУССКИХ почти святыми. Прибытие сестры на КОРАБЛЕ ожидается КАК МОЖНО БЫСТРЕЕ. Борис.

– Придется мне быть сукиным сыном, – подумал посол.

Пресса и публика на суд не допустились. Заключенный стоял на своем, отказываясь признать, что прибыл в Союз со шпионской миссией. Обвинение обещало ему снисхождение, если он расскажет, кто его босс. И в общем-то душа судьи Лоуренса готова была признаться в чем угодно, да только не знала в чем.

На следующий после суда день в краткой заметке в «Правде» говорилось, что пресловутый американский шпион судья Генри Лоуренс признан виновным в шпионаже и приговорен к исправительным работам в Сибири сроком на 40 лет. Все американские разведывательные службы просто недоумевали над делом судьи Лоуренса. Слухи носились среди ЦРУ, ФБР, Армейской Разведки и министерства Финансов. – Он не наш, – сказали в ЦРУ. – Наверное, он из финансистов. Но министерство Финансов отрицало любые сведения об этом случае.

– Нет, сэр. Лоуренс не наше дитя. Наверное, это мерзкое ФБР залезло снова на нашу территорию.

– Никогда не слышали о нем, – сказали в ФБР, – наверное, он подчиняется Государству или ЦРУ.

Но и Разведывательное Управление, также теряясь в догадках, осмотрительно отвечало:

– Никаких комментариев. Каждое управление было уверено, что Генри Лоуренс был заслан за границу кем-то из остальных организаций.

– Ну что же, вы достаточно полюбовались на его кишки, – сказал глава ЦРУ. – Он упрям. Он не сознался и не назвал имен. Сказать по правде, я бы хотел иметь побольше таких, как он.

* * *

Дела у Энтони Орсатти шли не очень хорошо, и он не мог сообразить почему. Впервые в жизни удача отвернулась от него. Все началось с предательства Джо Романо, потом Перри Поуп, и вот сейчас – судья Лоуренс. Эта дикая неувязка со шпионским делом. Все они были частями механизма Орсатти – людьми, на которых он полагался.

Джо Романо был хребтом в организации, и Орсатти не мог подыскать, кто бы смог его заменить. Дела начались вестись неряшливо, начали поступать жалобы от клиентов, которые ранее никогда не жаловались. Стали поговаривать, что Тони Орсатти начал сдавать, стареет, что не может уже держать своих мальчиков в узде, что его организация разваливается. Последней каплей стал звонок из Нью-Джерси:

– Мы прослышали, что ты попал в беду, Тони. Мы хотели бы помочь тебе. – У меня нет никаких неприятностей, – ощетинился Орсатти. – Правда, в последнее время у меня была пара проблем, но все уже организовалось.

– Это не то, что мы прослышали. Говорят, что в твоем городе неспокойно, некому контролировать его.

– Я контролирую город.

– Возможно, это слишком много для тебя. Наверное, эта работа слишком тяжела для тебя. Возможно, тебе следует отдохнуть.

– Это мой город. Никто не отнимет его у меня.

– Тони, голубчик, кто же говорит, чтобы отобрать его у тебя. Мы просто хотим помочь. Семьи с востока объединились и хотят послать нескольких наших мальчиков, чтобы протянуть тебе маленькую руку помощи. Между старыми друзьями не должно быть ничего плохого. Не так ли?

Энтони Орсатти почувствовал холодок внутри. Одно было плохо – маленькая рука станет большой рукой и покатится снежный ком.

* * *

Эрнестина приготовила на обед креветки, но они почти выкипели на плите, пока они с Трейси дожидались прихода Эла. Жаркий сентябрьский ветер раскалил всех до белого каления, и, когда Эл переступил порог, Эрнестина рявкнула:

– Где черт тебя носит? Этот вонючий обед сгорел, и вместе с ним – я. Но настроение Эла было слишком приподнятым, чтобы его можно было так легко испортить.

– Я был занят, женщина. А я думал, что ты слышала, чем же я занимался.

Он повернулся к Трейси:

– Люди наложили лапу на Тони Орсатти. Семейство из Нью-Джерси прибудет сюда, чтобы прибрать все к рукам. – Он довольно ухмыльнулся. – Ты поймала сукиного сына! – Он взглянул в глаза Трейси, и улыбка стерлась с его черного лица. – Неужели ты не счастлива, Трейси!

Господи, что за странное слово, думала Трейси. Счастлива.

Да, она забыла, что значит это слово. Интересно, сможет ли она когда-нибудь быть снова счастливой, сможет ли иметь нормальные человеческие эмоции. Уже давно голова ее была забита мыслями о том, как бы отомстить за себя и за маму. А теперь, когда все почти закончилось, осталась только пустота.

* * *

На следующее утро Трейси зашла в цветочный магазин.

– Я хочу отправить цветы Энтони Орсатти. Похоронный венок из белых гвоздик с широкой лентой. На ленте должно быть написано: «Покойся с миром» – она написала на карточке, и подпись: «от дочери Дорис Уитни».

ФИЛАДЕЛЬФИЯ. ВТОРНИК, 7 ОКТЯБРЯ – 16.00

Пришло время разобраться с Чарльзом Стенхоупом III. Все предыдущие были посторонними, чужими людьми. А Чарльза она любила, он был отцом ее неродившегося ребенка, и он отвернулся от них обоих.

* * *

Эрнестина и Эл провожали Трейси в аэропорту Нового Орлеана.

– Я буду скучать по тебе, – сказала Эрнестина. – Здорово ты надрала задницу этому городу. Пожалуй, тебя выбрали бы мэром.

– Что ты будешь делать в Филли? – спросил Эл.

– Хочу вернуться на старую работу в банке.

Эрнестина и Эл обменялись взглядами.

– Они в банке знают, что ты возвращаешься?

– Нет. Но вице-президент любит меня. Здесь не должно быть проблем. Хорошего оператора для работы на компьютере трудно найти.

– Тогда удачи тебе. Держи нас в курсе, слышишь, ладно? И будь подальше от неприятностей, девочка.

Через тридцать минут Трейси была уже в воздухе, направляясь к Филадельфии.

* * *

Она остановилась в Хилтоне и привела в порядок свое единственное хорошее платье. В 11.00 на следующее утро она вошла в банк и обратилась к секретарше Кларенса Десмонда:

– Привет, Мэй.

Девушка с изумлением воззрилась на Трейси, как будто перед ней стояло приведение.

– Трейси! – Она не знала, куда деть глаза. – Как ты?